ледник. Нежные нити алых лучей тянулись от них через погруженную в сумерки пропасть, чтобы исчезнуть в тени. Западные склоны еще окрашены в яркий багрянец, а восточные темнеют уже в синеве.
Гейла молча стояла рядом со мной, наблюдая, как вечерние тени сгущаются в темных расщелинах, накрывая ослепительно-белое безмолвие снега. Наносы на скалах мерцают алмазными бликами бесконечных снежинок в закатных лучах, а вдалеке громоздятся пурпурные пики, чьи острые вершины режут небо, как жало, проткнув уже гаснувшую ваниль низких туч.
Дыхание стужи сковало реки в долине, спеленав их в гладкие ленты изумрудного льда. Казалось, здесь даже время замерзло и стынет в предвкушении ночи. Безмолвный, ледяной и заколдованный мир. Лишь легкий ветер нежно пробегал по сугробам, вороша снежную пыль. Та вспыхивала мириадами искр, переливалась и гасла, подобно россыпи из самоцветов, украшая последние минуты умиравшего дня.
— Прекрасно, но что мы делаем здесь? — осторожно спросил я, опасаясь очередного урока туммо.
— То, что ты должен, — тихо ответила Гейла, словно боялась вызвать лавину или обвал. — А когда с этим закончишь, дам тебе новый урок.
— С чем «с этим»? — недоуменно посмотрел я вокруг, неуверенный, что кому-то здесь задолжал.
— Слышишь? — На несколько секунд она замолчала. — Шепот ветра? Твоя новая жертва — Борей.
— Шутишь?
— Нисколько. Смотри, сейчас его позову.
Гейла подняла руки и начала плавно ими водить над собой, словно стягивая и собирая пространство в невидимый ком. Над ней возникла устремленная к небу воронка, которая медленно, но ощутимо росла. Проявились очертания воздушного элементаля, который смотрел на нас сверху.
— И как я это должен убить? — шепотом спросил я. — Оно сбросит нас в пропасть!
— Ветер подобен уму — существует, лишь когда движется. Поднимай ловушку для духа. — Она показала взглядом на рюкзак, лежавший у ног.
В нем нашелся сложенный, похожий на чулок, воздушный змей из разноцветных кусков ткани, разделенных вертикальными ребрами. Его поверхность расписана затейливой вязью узоров и мантр, видимо, укрощающих духов.
— А он будет не против? — Опасливо посмотрел я на слегка качавшуюся над нами воронку.
— Нет, — мотнула она головой. — В этом теле Борей достиг потолка своей практики Дхармы. Ему нужно новое. Жнец не палач. Жнет лишь то, что созрело. Всё, что рожается, когда-то умрет, а этот ветер гулял очень долго. Если прислушаешься, услышишь сам его шепот.
Я понимающе кивнул, но в моих ушах был только свист. Но постепенно в нем начал разбирать отдельные слоги. Вскоре мозг окончательно разобрался с модуляцией звуков и, наконец, полилась членораздельная речь:
'Внемли Борею пришелец из нижнего мира! Слушай историю, которая подходит к концу, и не терзайся напрасным сомненьем. В высокогорных ущельях, где воздух был таким разреженным, что каждый вдох был для существ подвигом, жил дикий ветер Борей. Он с юношеским задором носился меж отвесных скал и, кружась в бесшабашном танце, рассыпал по камням бриллиантовые россыпи инея, вздымал с крутых склонов снежную пыль.
Свободный от мыслей, Борей был вольным духом этих диких мест. Не зная оков и преград, с наслаждением парил над долиной и пиками, любуясь нетронутой и дикой природой. Для него не существовало путей и границ — он мчался, куда только хотел.
Но с годами в его буйном нраве стали пробуждаться жажда иных странствий и любопытство. И Борей полетел в другие места. Он взвихрял песчаные смерчи в пустынных ущельях, заглядывал в отверстия древних пещер, где медитировали старые йогины, постигавшие сокровенные истины бытия. Но ветер не мог понять их. Зачем так бездарно и бесполезно они тратят жизнь?
Заинтересовавшись, Борей стал искать ответы на их горных тропах. Пытаясь поймать мерцающий отблеск тайн, испытывал этих людей. Кружил вокруг вихрем, уносил в пропасть еду и одежду, терзал громким воем их слух. И вскоре не умом, а только лишь сердцем, неугомонный ветер что-то стал понимать. Годами он скитался меж этих отшельников, ловя в потоках воздуха отголоски учений. Постепенно дикая натура смирялась, обретая несвойственную ей безмятежность. И в один миг, когда Борей парил над снежной пустыней, пришло озарение.
Нигде нельзя найти то, что носишь в себе! Невозможно улучшить то, что не нуждается в твоем исправлении! Ветер осознал ценность каждого мига, красоту и совершенство вечного движения жизни. Он постиг безличную ясность, лежащую в основе всего. Это подобно пространству одинаково обнимает всё сущее. И нет ничего, кроме него!
С тех пор Борей парит над горами, развевая разноцветные ленточки молитв, который развешивают недалекие люди. Щекочет тела, целует их лица и лишь смеется, видя, как ищут то, что нельзя потерять. Так внемли же ему, о глупый пришелец из нижнего мира! Кто и кого тут может убить?'
Я не стал дожидаться конца проповеди, раздраженно подняв в небо воздушного змея. Учителей хватает и без него. Такая же вот рядом стоит. И без разницы что она говорит, я просто хочу быть именно с ней.
Через минуту воронка растаяла, и мой змей упал. Ветер исчез, стало неестественно тихо и пусто, словно у заснеженных гор погибла душа.
— Мерзко чувствовать себя убийцей, — буркнул я мрачно. — Без меня Кай сейчас бы не смог?
— Сам же просил больше времени здесь, — напомнила Гейла.
— Но не его работу! Пусть крадет крошки с барского стола без меня. Думаю, что Тысячеликий всё равно не заметит. Как эта мелочь может ему навредить?
Гейла тяжело вздохнула и посмотрела вдаль, где над горными пиками мертвенным светом сияла Луна. Этот лимб выглядел как Гималаи у нас. Правда видел я их только в книжках с картинками Рериха, но, наверно, они.
— Заметит, — убежденно сказала Гейла. — И вряд ли допустит, чтобы кто-то брал на себя этот чудовищный грех. А поскольку в основе его устремления чисты, он проявит себя, чтобы остановить своего «конкурента».
— То есть, так его никто и не видит?
— Потому и называют «Тысячеликим». Он может быть в ком угодно.
— И Кай всерьез верит, что справится со сверхсуществом?
Мне было трудно принять, что в будущем таким стану я. Что должно случиться, чтобы так понесло? Только безумие или приступ хронической тупости. Другого объяснения нет.
— Так же как Тысячеликий верит, что справится с адом. С пониманием, что это абсурдно и невозможно. Но тем не менее… — Гейла пожала плечами.
— С пониманием? Это ж шиза! — воскликнул я. Какой же он псих!
— Это
