Через полчаса Бурбон стоял на лестничной площадке перед дверью, на которой красовалась медная табличка с выгравированной надписью: «Доктор Коровкин К. К.». Бурбон нерешительно надавил на кнопку электрического звонка.
Время было позднее, и посетитель сразу же понял, что дверь ему открыла не прислуга, а хозяйка, скорее всего родственница доктора.
Брови моложавой, закутанной в уютную шаль дамы поползли вверх.
— С кем имею честь? — спросила она, зорко оглядывая визитера.
— Нуждаюсь во врачебной помощи. Моя фамилия Лузиньяк. Мне рекомендовал обратиться к доктору господин Холомков.
— Не могли бы вы прийти завтра? — предложила дама. — Уже поздний час. Доктор устал и готовится отойти ко сну.
— Завтра? — скорбно переспросил странный пациент. — А как же клятва Гиппократа? Разве можно оставлять на ночь человека с огнестрельным ранением?
— Господи! — дама в шали всплеснула руками. — Простите. — Она отступила в глубь коридора и позвала: — Климушка! Быстрее! Здесь раненый!
За спиной дамы в дальнем конце коридора появился статный мужчина в домашней куртке и мягких брюках, он спешил к позднему пациенту, шлепая задниками тапочек, которые, видимо, вставая с дивана, не успел как следует надеть. Лицо посетителя вытянулось.
— Вот вы где! — с необъяснимой яростью вскричал клиент. — Вам платят деньги за работу! Вы должны сейчас сидеть в засаде! А вы нежитесь в пуховиках? Да еще занимаетесь незаконной врачебной практикой?
— Какая засада? — моложавая дама в шали растерянно ухватила молодого человека в тапочках за рукав. — Этого несчастного направил сюда господин Холомков. У него огнестрельное ранение!
— Я всегда знал, что господин Холомков большой шутник, — нахмурился доктор. — А мне не до шуток. Я только что вернулся из церкви.
— И мне не до шуток! — вскричал раненый. — Моя жизнь в опасности! Я немедленно еду к господину Икс и требую вашего увольнения!
ГЛАВА 23
Казалось, тягостный день никогда не кончится, и неприятности, окружившие семейство Муромцевых, не рассеются подобно внезапно прекратившемуся снежному вихрю. Метель утихла, и Елизавета Викентьевна сочла это хорошим предзнаменованием, чтобы немедленно ехать в церковь спасать Брунгильду из тайных сетей генерала Фанфалькина. Другой точки зрения придерживался профессор, на него черный платяной квадрат с черепом и соколиным пером произвел сильное впечатление. Николай Николаевич полагал, что им послано предупреждение: из дома не выходить, иначе грозит смерть. Косвенно профессора поддержал и доктор Коровкин, он некстати напомнил, что фамилия генерала происходит от немецкого слова «сокол». Клим Кириллович даже высказал бестактное предположение, что респектабельный жених Брунгильды Николаевны может оказаться главарем пугавшей столицу банды. Возможно, генерал Фанфалькин недаром находился в ресторане «Семирамида» во время налета: он-то и руководил бандитами! Ранение, скорее всего, случайность или продуманный ход для алиби. Своими неуместными домыслами он еще сильнее встревожил муромцевскую чету.
— Я не верю, что Бруня попала в лапы каких-то бандитов, — Мура осадила доктора, видимо, все еще тайно влюбленного в ее сестру. — И генерал не похож на преступника. Ваши предположения, Клим Кириллович, слишком фантастичны. Вы совсем потеряли голову.
Смущенный мичман не знал, что предпринять. Мария Николаевна вызывала у него трепетный восторг, именно поэтому он приехал предупредить славную девушку об опасности, грозившей ее сестре. Он готов был действовать немедленно и решительно. В то же время, профессор был старше, умнее, ученее, а мичман привык подчиняться старшим по званию. В конце концов, чувствуя себя виноватым, он предложил поступить следующим образом. Сам он продолжит наблюдение за Басой и его хозяином и следом за ними прибудет в церковь, а остальные отправятся в церковь прямо сейчас.
Профессор промолчал. Ему не нравилось, что в семейные неурядицы замешан неизвестный ему молодой человек. А Мария Николаевна предложение одобрила.
Павел Миронович Тернов, который все еще теребил свой нос, будто ощущал потребность поставить его в нормальное положение, выразил желание вернуться на службу. Он давно мечтал побыстрее улизнуть из квартиры Муромцевых. Ему было неловко, что он стал невольным свидетелем деликатного семейного дела. И главное, внутренне он трепетал от страха перед Вирховым. А ну как, действительно, контрразведка разберется, выпустит следователя, и придется бедному кандидату получать нагоняй за бездействие? Он жалел, что сразу не разослал агентов и в автомобильную мастерскую, и в Шахматный клуб. Теперь он считал, что и к Фанфалькину неплохо бы приставить филера, хотя, что бы ни говорил доктор о Фанфалькине, на преступника уважаемый генерал не похож, да и найти его в любой момент не составит труда.
В конце концов, отпустив Товалжанского и Тернова и уже не думая о черной тряпке с черепом, Муромцевы и доктор отправились к месту тайного венчания.
Они поспели в церковь как раз к окончанию службы. В церковке народу было много, но прямоугольное помещение, разделенное на три нефа, из которых каждый венчали низкие, крестовые своды и каждый имел свой алтарь в богатых резных рамах из светлого дерева, казалось просторным. Ощущение простора и светлой радости сообщали и росписи, их нежные розовые, палевые, бежевые краски напоминали о лете и цветении лугов, и только с купола над центральным нефом сурово и строго на православных взирал лик Спасителя.
Клим Кириллович чувствовал, что снова попал в водоворот странных событий. Однако стройные песнопения и мерцание драгоценных камней в окладе Тихвинской Божьей матери, теплые трепетные огоньки свечей, благостный запах ладана и раскаленного воска оказали на него успокаивающее воздействие и незаметно для себя вместе с паствой он стал повторять величественные в своей безыскусности слова молитвы, обращенные к Тихвинской заступнице: «Тем же и мы грешнии со страхом и радостию преклоняющихся, вопием Ти о Пресвятая Дева, Царице и Богородице, спаси и помилуй вся люди и подаждь им победы на вся враги их, сохрани все грады и страны христианские…»
Пока Клим Кириллович молился, Муромцевы настороженно осматривали публику, и как только служба закончилась, профессор направился к высокому благообразному дьякону и спросил, прибыли ли жених и невеста?
Дьякон удивился и ласково сообщил, что сегодня венчания не назначено. Отслужили лишь молебен за упокой души скончавшегося сегодня господина фон Арка… И служба вот-вот завершится, и церковь закроется до завтрашнего утра.
Протомившись в неопределенности, пока в церкви не начали гасить свечи, Муромцевы и доктор вышли в церковный двор, где долго топтались по утрамбованной дорожке вдоль сугробов, под которыми прятались могилы и двухвековой давности, и совсем новые. Дождались, когда все прихожане покинут церковный двор, и ключник в пальто с широкими рукавами, мало чем отличающимся от рясы, но с бобровым воротником, с накрытой скуфейкой головой, неуклюжими руками в темных шерстяных варежках начнет запирать двери. Только тогда, когда ключник повернулся, чтобы удалиться, они вступили из мрака в светлый круг фонаря, и промерзший профессор побледневшими губами едва выговорил хорошо сформулированный вопрос:
