на него широко раскрытыми глазами.
— Вот эту тайну, кстати, раскрывать было не обязательно, — заметил я.
— Считаю такой поступок честным, — возразил Борис. — Мы барышням — нашу тайну, они нам — свою!
— Надеюсь, ваше высочество, что ваш венценосный отец ещё проведёт вам несколько уроков политики и дипломатии, — вздохнул я. — Ладно, проехали… Да, верно, Тьма пытается прорваться. И? — я посмотрел на Злату.
— Это началось примерно шестнадцать лет назад, — сказала она.
— Мы можем назвать точный день, — добавила Агата. — Четырнадцатое июля.
— День нашего рождения, — подхватила Злата. — Моего рождения!
Последнюю фразу девчонки произнесли хором. И у меня, признаться, холодок по коже пробежал. Есть нечто жуткое в говорящих одновременно одно и то же близняшках. Как будто сцена из фильма ужасов, только саундтрека не хватает. Какой-нибудь музыкальной шкатулки.
— В тот день, когда мы родились, — продолжили близняшки говорить в один голос, — Тьма подступила к нашему миру. Родилась одна девочка. Её оставили в кроватке на минуту, а когда вернулись — обнаружили там двух детей.
— Не понял, — нахмурился я. — Так родилась двойня?
— Нет, был один ребёнок, — ответил мне дуэт. — А потом он разделился. Мы — не близнецы, мы — один человек. Мы видим и слышим одно и то же, мы чувствуем одинаково. Только магия у нас разная.
— У меня — чёрная.
— А у меня — белая.
Глава 27
— Я прошу прощения. А вы не могли бы говорить по отдельности? — взмолился Борис. — Очень трудно, знаете ли, воспринимать информацию, когда её произносят хором.
Я усмехнулся. Ну да, ему, небось, вообще было бы удобнее эту информацию прочитать.
Близняшки вняли. Злата заговорила одна:
— Когда родители поняли, что случилось, они поняли и то, что нас не оставят в покое. Что поползут слухи, кривотолки. Нас могли и вовсе забрать из родительского дома по решению императора… Вернее, его цепного пса.
— Цепного пса? — нахмурившись, переспросил я. — О ком это вы? Тайная Канцелярия?
— О, нет! — Злата всплеснула руками. — Ну что вы! К господину Витману наши родители всегда относились с большим уважением. Папа говорил, что человеку, имеющему смелость взвалить на себя столь тяжёлый и неблагодарный труд, следует при жизни ставить памятник. Я имею в виду иную… персону. Ныне этот негодяй разоблачён, но события, о которых я рассказываю, происходили шестнадцать лет назад.
— Юнг? — спросил я.
Злата опустила голову.
— Нам рассказывали о нём папа и мама, — кивнула Агата. — Вы, должно быть, знаете, что этот человек имел большое влияние при дворе. А наша матушка была одной из фрейлин. Она обладает сильной интуицией и догадывалась, что с Юнгом дело нечисто. Но никаких доказательств против него у матушки не было, и родители предпочли просто скрыться — там, где их никто не найдёт. С помощью некоторых хитрых приёмов они оборвали линии вероятности. И о нашей семье, по сути, забыли. Шестнадцать лет мы жили вдали от света, в нашей лесной усадьбе.
— Смею заметить, вы, несмотря на эти трудности, получили великолепное воспитание, — заметил Борис.
Ему, похоже, было вообще по барабану большинство того, что услышал. Присутствие рядом Агаты Аркадьевны слишком волновало юную кровь.
— Благодарю вас, ваше высочество, — сказала, покраснев, Агата.
В ту же секунду покраснела и Злата. И посмотрела на меня.
Кажется, чувствовали они одинаково, но объекты чувств могли различаться…
Интересный феномен. Хотя, конечно, даже на сотую долю не такой интересный, как один младенец, на глазах родителей обратившийся двумя.
— А потом, узнав, что Юнг погиб, ваша семья решила вернуться, — подытожил я.
— Не совсем так, — покачала головой Злата. — Смерть Юнга была лишь одной причиной. Второй причиной было то, что мы с Агатой повзрослели и научились притворяться, будто мы — два разных человека. Родители очень переживали о том, что мы лишены общения со сверстниками, что они не могут дать нам приличного образования… А третья причина, Константин Александрович, это вы.
— Я? — обалдел я.
— Государю императору — ура! — возгордился Джонатан.
— Да, вы, — кивнула Злата. — Папа не пропускал ни одной газеты, что писала о вас. Он все заметки читал нам вслух! Мы должны были быть осведомлены обо всём, происходящем в Петербурге — ведь однажды собирались вернуться. И весь последний год мы только и читали о ваших подвигах.
— Польщён, — соврал я. — Так вам, что же — автограф? Или совместное фото?
— Вы победили Юнга, господин Барятинский, — сказала Агата.
— Да-да, помню, — кивнул я. — Было такое. Но что из этого? С какой стати я вдруг оказался причиной вашего возвращения?
«Близняшки» переглянулись. А потом хором сказали:
— Только вы можете вновь сделать нас одним целым, господин Барятинский.
* * *
С «двойного свидания» я в итоге слинял. Прямо здесь и сейчас всё равно ничего решить не получится, а Юсупов сам себя не пристрелит. Поэтому я и оставил обеих неблизняшек с Борисом. Пусть сам попробует сделать их одним целым. Не получится — так хотя бы будет что вспомнить…
Признаться, от внезапно свалившейся ответственности я немного растерялся. Обе неблизняшки смотрели на меня, как трогательные щенята на хозяина. Чего именно они ждут — и сами не знали. Папа, который, как я понял, за годы уединения изрядно поднатаскался в работе с линиями вероятностей, однозначно указал им на меня — как на человека, способного решить проблему. Но что конкретно я должен сделать, папа не знал. Я, что характерно, тоже. Единственная мысль, которая пришла на ум — даже не мне, а Косте Барятинскому, чьё тело я занимал, — была волнующе-соблазнительной, но явно не имела никакого отношения к тому, чего девчонки (или девчонка?..) от меня ждали.
Борис, выслушав всё изложенное, вообще здорово скис. Ну да, неприятно это — будучи сыном императора, ощущать себя на вторых ролях. Впрочем, Борис — парень умный, ерундой страдать не будет. Под ерундой я подразумеваю попытки устранить меня политически либо физически.
Вот я и свалил со свидания. По совокупности причин: не знал, что делать, хотел немного приободрить Бориса, да к тому же время приближалось к отбою. Как говорится, война войной, а штрафные баллы — штрафными баллами. Устраивать дуэль, финал которой не предсказуем, раньше, чем по территории академии закончат шнырять наставники — это надо быть совсем отбитым на голову.
Я вернулся в корпус. После отбоя не раздеваясь лёг в кровать, укрылся одеялом и притворился спящим. Через полчаса встал и принялся скручивать из покрывала «куклу».
Джонатана в этот раз решил взять с собой. Чайка, умеющая различать линии вероятностей, на дуэли лишней не будет. Да к тому же Джонатан с каждым днём всё лучше понимал, что от него требуется.
— Я открою тебе окно, — тихо сказал я. — Вылетишь — и жди меня у чёрного хода. Не отсвечивать! Спалишься — в следующий раз не возьму. Понял?
— Государю императору — ура! — преданно глядя мне в глаза, отозвался Джонатан.
Я открыл окно. Через два взмаха могучих крыльев чайка растворилась в темноте.
Я тихо закрыл створки. Уложил «куклу» в кровать и накрыл одеялом. Выглянув в коридор, дождался, пока наставник двинется в сторону, противоположную моей комнате, и проскользнул на чёрную лестницу. Быстро сбежал по ступеням вниз.
Джонатана, выйдя на крыльцо, не обнаружил, но это ничего не значило. Я же велел ему не отсвечивать. Быстрым шагом, стараясь держаться в тенях, поспешил к боковой аллее.
— Государю императору — ура! — раздалось через минуту у меня над головой.
На плечо плюхнулись два кило живого чаячьего веса.
— Молодец, — похвалил я. — Умеешь шифроваться. В разведку возьму, так и быть.
— Государю императору — ура! — возгордился Джонатан. И снова взмыл в небеса.
«Только вы можете сделать нас одним целым», — мысленно повторял я, шагая по тропинкам Царского Села к месту дуэли.
Идти было прилично. Жорж предусмотрительно выбрал место, расположенное как можно дальше от корпусов академии. А эти слова близняшек отчего-то неотступно крутились у меня в голове. И мысли занимали они, а не дуэль.
В конце концов, чего я там, на дуэли, не видел? А вот собирать из двух девчонок одну до сих пор как-то не доводилось. Да и положа руку на сердце, не было у меня уверенности, что это такая уж хорошая идея. Две красивых девушки лучше, чем одна — это вам любой нормальный мужик подтвердит…
Впрочем, о чём бы я ни думал, а опаздывать на дуэль — дурной тон. Возле Башни-руины я появился вовремя.
— А вот и вы, Константин
