городок словно выходит из лесной чащи, изобилующей оврагами и заболоченными протоками, которые текут неизвестно куда и впадают в реку под арками ветвей, густо поросших «испанским мхом». В некоторых местах протоки перегорожены упавшими деревьями. Порой дорога на Коринф превращается в рукав реки Теннесси, чьим устьем служит Питтсбург-Лэндинг. В 1862 году там были поля и несколько домов; теперь там находится национальное кладбище и произведены прочие изменения.
Именно у Питтсбург-Лэндинг Грант расположил свою армию. Сзади находилась река. Попасть на другой берег можно было на двух маленьких пароходиках. С востока для соединения с Грантом из Нашвилла двигался генерал Бьюэлл со своей тридцатитысячной армией. Часто спрашивают, почему генерал Грант поспешил до прихода Бьюэлла занять вражеский берег реки ввиду превосходящих сил противника. Бьюэллу предстоял долгий путь; может быть, Гранту просто наскучило ждать. Безусловно, надоело ждать Джонстону, поскольку серым утром 6 апреля, когда ведущая дивизия Бьюэлла разбила бивуак в восьми – десяти милях южнее, неподалеку от Саванны, конфедераты, за два дня до того вытесненные из Коринфа, напали на первые бригады Гранта и уничтожили их.
Грант находился в Саванне, но успел прибыть в Лэндинг и увидел, что его лагерь захвачен врагом, а остатки его разбитой армии оттеснены к непроходимой реке. Помню, как мы, находившиеся тогда в Саванне, получили весть о разгроме. Ее принес ветер – посланец, который не любит подробностей.
III
На берегу реки Теннесси, напротив Питтсбург-Лэндинг, высятся невысокие голые холмы, частично окруженные лесом. В сумерках, под вечер 6 апреля, казалось, будто это открытое пространство, хорошо видное с противоположного берега, откуда за ним встревоженно наблюдали тысячи глаз, расчерчено длинными темными линиями, к которым постоянно добавлялись новые линии. Те «линии» были авангардом дивизии Бьюэлла, которая подошла к реке со стороны Саванны. Они шли по краю, изобиловавшему бесконечными болотами и непроходимыми «поймами», поросшими сырой растительностью. Они прибывали на место действия, выбившись из сил, со стертыми в кровь ступнями, слабыми от голода.
Они добрались до места очень быстро. Некоторые полки потеряли до трети численности. Усталые солдаты падали, как подстреленные, и их бросали приходить в себя или умирать. Там, куда их позвали, едва ли можно было вылечить физическую усталость одной лишь силой духа. Правда, всюду слышался грохот канонады, под ногами дрожала земля. Если верить теории преобразования силы, солдаты могли получать энергию из каждого удара, который волной проходил по их телам. Может быть, эта теория лучше, чем любая другая, объясняет невероятную выносливость солдат в бою. Впрочем, глядя на происходящее обычным взглядом, многие впадали в отчаяние.
Перед нами бежала бурная река, взбаламученная падающими ядрами. Местами воды не было видно под клубами стелющегося над ней сизого дыма. Два пароходика хорошо справлялись со своими обязанностями. Они подходили к нашему берегу порожняком, а отчаливали заполненными до отказа. Казалось, они вот-вот перевернутся! Никто не видел противоположный берег; пароходики выходили из тумана, принимали на борт очередных пассажиров и исчезали во мраке. Но на высотах над нами пылало сражение; загорались и ежесекундно гасли тысячи факелов. В небе то и дело загорались яркие сполохи, и на их фоне чернели ветви деревьев. То здесь, то там поодиночке и группами вспыхивали пожары. Языки пламени ползли к нам, словно приглашали к себе. За ними следовали очередные ослепительные вспышки; над ними поднимались клубы дыма, сопровождаемые странным металлическим звоном взрываемых ядер. За ними следовало музыкальное жужжание осколков, летевших во все стороны; мы невольно морщились. Правда, осколки почти не причиняли ущерба. Повсюду слышались самые разные звуки. Справа и слева сухо трещали винтовочные выстрелы; прямо перед нами треск сменялся вздохами и глухим ворчаньем. Опытные солдаты понимали, что враг стреляет по дуге, хордой которой выступала река. Выстрелы то и дело перемежались оглушительными взрывами и грохотом, свистом шальных пуль и дребезжанием конических снарядов. Иногда до нас доносились слабые, разрозненные крики «Ура!», объявлявшие о временной или частичной победе. Время от времени на фоне вспышек за деревьями можно было видеть движущиеся черные фигурки; издали казалось, будто размером они не больше пальца. При виде их я невольно вспоминал демонов в старинных аллегорических оттисках с изображением ада. Для того чтобы уничтожить наступавших при дневном свете, врагу потребовался бы всего час времени. И пароходики в таком случае оказали бы врагу услугу, привезя больше рыбы в его сети. Те из нас, кому повезло прибыть поздно, могли затем в бессильной злобе скрежетать зубами. Нет, для того, чтобы закрепить победу, вовсе не требовалось остановить солнце на небе! Роковую роль сыграл бы всего один случайный выстрел, если бы попал в машинное отделение парохода. Вы наверняка представляете себе, с какой тревогой мы наблюдали за тем, как враг стреляет вниз.
Но у нас, помимо ночи, имелось еще два союзника. Напротив правого фланга врага находилась широкая заболоченная протока; у ее устья разместили две канонерки. Они тоже были небольшого размера, похожие на игрушечные, обитые металлическими листами – возможно, котельной сталью. Они раскачивались под тяжестью одной или двух тяжелых пушек. Протока примыкала к обрывистому берегу. Берег был как бы парапетом, за которым припадали к земле канонерки; они стреляли через заболоченную протоку, как через амбразуру. Враг находился в невыгодном положении; он не мог приблизиться к канонеркам. В случае атаки противник подставлял фланг их тяжелым ядрам, одно из которых способно было разметать полмили костей. Наверное, врага очень раздражали двадцать канониров, способных противостоять целой армии, потому что протока впадала в реку именно в том, а не в другом месте. Такова роль случая в превратностях войны!
Зрелище было весьма впечатляющим. Мы видели очертания этих канонерок, очень похожих на морских черепах. Но когда они стреляли из своих больших орудий, начинались большие пожары. Берега реки дрожали, а река текла дальше, окровавленная, раненая, испуганная! Предметы в миле от нас стремительными бросками приближались к нам – так змея делает бросок при виде жертвы. Хотя мы глохли от залпов, мы громко благословляли их. Потом мы слышали, как ядра взрываются в воздухе; постепенно грохот взрыва затихал вдали. После взрыва наступала внезапная тишина, которую нарушал лишь треск винтовочных выстрелов.
IV
На пароходике, который перевозил нас на тот берег, не было ни слона, ни гиппопотама. Они были бы неуместными. Зато с нами была женщина; насчет детей я не уверен. Та женщина, чья-то жена, была очень хрупкой и изящной. Она, как она считала, должна вселять храбрость в сердца колеблющихся. Когда она выбрала в свои собеседники меня, я был не столько
