следственный эксперимент, что засвидетельствовал комиссар Бюгден.
Харальд снова зажег сигару. Пока он говорил, она успела потухнуть. Он задумчиво затянулся.
— После следственного эксперимента профессор опять ошибся и по рассеянности надел не галоши Лундберга, в которых пришел в «Альму», а другую пару, стоявшую рядом с галошами Лундберга. Как оказалось впоследствии, эта пара принадлежала профессору Карландеру и исчезла из «Каролины» в этот же день около четырех часов пополудни. Что же касается собственных галош профессора Рамселиуса, то они нашлись в четверг вечером в «Каролине». Следовательно, теперь речь должна идти вот об этих галошах.
Он показал на одинокую спичку, которая обозначала галоши, оставшиеся в преподавательской.
— Вернемся к четвергу, — сказал Харальд. — Мой брат, доценты Берггрен и Хофстедтер утверждают, что из «Альмы» каждый из них ушел в своих собственных галошах.
Харальд взял три спички и положил их между средним и безымянным пальцами. Теперь с левой стороны у него лежало четыре спички.
— Вы заметили, что об одной паре галош мы все еще ничего не знаем? — продолжал Харальд. — Я имею в виду галоши профессора Рамселиуса.
— Их мог надеть любой, кто зашел в преподавательскую, а потом пойти в них в «Каролину», — заметил Ёста Петерсон.
— Такой возможности я не исключаю, — сказал Харальд. — Но это маловероятно. Я хотел бы обратить ваше внимание еще на два важных обстоятельства. Во-первых, пока вы сидели в «Альме», температура воздуха поднялась на несколько градусов. Это означает, что на улицах стало больше грязи и слякоти.
Он выпустил клуб дыма.
— А во-вторых? — нетерпеливо спросил Турин.
— А во-вторых, полицейская машина подъехала к университету почти одновременно с каретой скорой помощи, которая увезла труп Манфреда. Полицейские действовали настолько осмотрительно, что немедленно опечатали семинарскую аудиторию и составили опись всех вещей, принадлежавших Лундбергу. Но никаких галош не было.
— Это вовсе не исключает того, о чем говорил Ёста, — сказал Эрик.
— А я и не говорю, что исключает, — ответил Харальд. — Но я предлагаю вам рассмотреть другую версию. Ведь кто-то пришел на следственный эксперимент в галошах Карландера, похитив их в этот же день из «Каролины». Перед закрытием библиотеки в гардеробе не осталось ни одной пары невостребованных галош, если не считать нескольких пар, забытых там раньше. Наверное, можно предположить, что кто-то из вас, господа, пришел в «Каролину» без галош и там ему приглянулись галоши Карландера. Но мне представляется гораздо более вероятным, что один из вас надел во вторник галоши Рамселиуса, спутав их с галошами Лундберга. Очевидно, он знал, что Лундбергу они больше не понадобятся.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Ее нарушил лишь голос Харальда, чуть торжественный, как у проповедника.
— А когда было установлено, что Лундберга пытались отравить, он оставил их в «Каролине» и, надев галоши Карландера, отправился на следственный эксперимент.
— Явиться в «Альму» в моих галошах для него было бы слишком рискованно, — задумчиво сказал Рамселиус.
— Разумеется, — ответил Харальд. — Ведь преступник считал, что это галоши Лундберга. И мог предполагать, что на следственный эксперимент, возможно, пригласили госпожу Лундберг. Или кто-нибудь из присутствующих вдруг опознает галоши Манфреда Лундберга. Или полиция уже начала разыскивать пропавшие галоши. А если он знал, что разгуливает в галошах профессора Рамселиуса, то мог опасаться разоблачения со стороны профессора. Самое надежное было избавиться от них.
— Я не был в четверг в «Каролине», — поспешно сказал Ёста Петерсон. — Если вы заглянете в регистрационную книгу читального зала, то моего имени там не найдете.
— И моего, — отозвался Эрик.
Юхан Рамселиус сказал то же самое. Я промолчал.
— Я никогда не хожу в «Каролину», — заявил Хильдинг. — Научной работой не занимаюсь.
— Положим, я видел тебя несколько раз в зале периодики, — ехидно заметил Филип Бринкман.
— Возможно, — ответил Хильдинг. — Я забегаю туда каких-нибудь два-три раза в год. Но в последний раз я был там прошлой осенью.
— Даже если преступник не работал в «Каролине» постоянно, он мог зайти туда один-единственный раз, — сказал Харальд. — Ведь он знал, что там стоит огромное количество галош. И он может выбрать любую пару, какая ему приглянется. Что же касается регистрационной книги, то, насколько мне известно, на нее нельзя слишком полагаться. Там не следят за тем, чтобы каждый посетитель библиотеки непременно записывался в ней. И многие проходят прямо в читальный зал. А некоторые просто заполняют требование на книгу и уходят.
— Значит, ни в регистрационной книге, ни в требованиях вы не нашли ни одного имени? — спросил Турин.
Харальд усмехнулся. Он стряхнул в пепельницу длинный столбик пепла и затянулся.
— Нашел: одно!
Никто не показал виду, что это сообщение хоть немного взволновало его. Турин обвел взглядом присутствующих и сказал:
— Тогда это, видимо, Герман Хофстедтер.
Харальд молча посасывал свою сигару. В комнате стало совсем тихо. Хильдинг принес еще кофе и налил в рюмки коньяк. Турин снова взял инициативу в свои руки.
— Если допустить, что галоши Манфреда Лундберга забрал убийца, — сказал он, — то отсюда следует, что убийца явился в университет без галош. Едва ли он вышел из вестибюля с галошами в руках.
Он взял со стола последнюю спичку и выразительно помахал ею. Потом сломал ее пополам и бросил в пепельницу.
— Думаю, что это весьма логично, — заметил Харальд.
Ёста Петерсон беспокойно заерзал на стуле.
— Без галош пришел я, — сказал Ёста. — Но уверяю вас, что я не брал галош Манфреда и ничего не сыпал ему в кофе.
— Мы все можем уверять кого угодно и в чем угодно, — возразил Хильдинг. — Но это ничего не меняет.
— Ты слишком много говоришь о своей невиновности и слишком мало о сливках, которые отдал Манфреду, — сердито заметил Ёста и залпом допил коньяк.
— Я могу рассказать о сливках, — ответил Хильдинг язвительно. — И от этого мои показания не станут менее правдивыми. Но к ним относятся с недоверием.
— Потому что у тебя весьма странное представление о правдивости, — заметил Ёста.
— Что ты хочешь этим сказать? — сухо осведомился Хильдинг.
— Говорят, что ты утверждаешь, будто в четверг вечером сидел дома до одиннадцати часов, — сказал Ёста.
— Ну и что же? — проворчал Хильдинг.
Даже он теперь понял, что его вечеринка не удалась.
— А то, что я был здесь в половине десятого и названивал в звонок, — сказал Ёста. — Но тебя не было дома.
Хильдинг совершил очередной ритуал с сигарой. Раскурив ее, он выпустил облако дыма и посмотрел на Ёсту.
— Откуда ты знаешь, что меня не было дома? — с просил он. — В половине десятого? Возможно, я как раз спустился в погреб. Мне захотелось выпить и нужно было принести пару бутылок.
— Звучит очень правдоподобно, — сказал Ёста зло. — Но
