В свете этой новой улики папа отреагировал быстро. Он отправил инквизитору Флоренции послание с указанием повелеть Галилею ехать в Рим на весь октябрь и предстать перед генеральным комиссаром Священной канцелярии для допроса. Потрясенный категоричностью приказа, Галилей понял, что должен хотя бы внешне выказать покорность. В то же время он преисполнился решимости сделать все, что было в его (и его друзей) власти, чтобы избежать необходимости ехать в Рим, точно зная, что ничего хорошего из этой поездки не выйдет. Частью этих усилий и тактики затягивания – впрочем, объяснявшимся и его здоровьем, действительно, плохим, – стало письмо Галилея от 13 октября к кардиналу Франческо Барберини, в котором он жаловался, что плоды его штудий и трудов “обернулись серьезными угрозами моей репутации”, и это, писал он, обрекло его на бесчисленные бессонные ночи. Галилей обратился к Барберини с эмоциональной просьбой, чтобы Церковь позволила ему прислать подробные разъяснения всего им написанного или предстать перед инквизитором и его помощниками во Флоренции, а не в Риме.
Посол Никколини, который должен был передать письмо Галилея кардиналу, сначала колебался, опасаясь, что письмо скорее навредит, чем поможет, но, переговорив с бывшим учеником Галилея Кастелли, все-таки передал его. В то же время Никколини и Кастелли встречались с различными церковниками – Никколини даже с самим папой Урбаном VIII – в отчаянной попытке спасти 68-летнего ученого от необходимости ехать в Рим. Все старания в пользу Галилея, однако, оказались безуспешными. Папа утверждал, что и Чамполи, и Риккарди “скверно поступили” и обманули его в связи с “Диалогом”. Вследствие этого Чамполи 23 ноября был фактически выслан из Рима губернатором в маленький город. В Рим он так и не вернулся.
Что касается Галилея, понтифик проинструктировал флорентийского инквизитора обязать ученого без всяких оговорок явиться в Рим, ему лишь была предоставлена месячная отсрочка. В последней отчаянной попытке Галилей отослал 17 декабря медицинское заключение, составленное тремя врачами, где утверждалось, что поездка ухудшит его и без того тяжелое состояние. К этому времени нетерпеливый Урбан VIII уже был не способен на дальнейшие компромиссы. С явным намерением устрашить Галилея, он предложил прислать собственных врачей, чтобы освидетельствовать астронома (за его же счет!), и если его признают способным перенести путешествие, то он будет отправлен “как заключенный и в цепях”. Шокированные этой угрозой, даже великий герцог и его государственный секретарь уведомили Галилея, что, “поскольку, в конце концов, до́лжно покоряться высшим органам правосудия, Его Высочеству [герцогу] огорчительно, что он не может устроить так, чтобы вы не ездили”. Самое большее, что великий герцог мог предложить на этом этапе, была помощь с организацией поездки и размещением в Риме в доме посла.
Понимая, что других вариантов не остается, и серьезно тревожась из-за того, что может повлечь за собой поездка в Рим, Галилей написал завещание. Он назвал своего сына Винченцо наследником. Он также написал своему другу в Париже, Элиа Диодати, который помогал издавать труды Галилея за пределами Италии: “Я уверен, он [“Диалог”] будет запрещен, несмотря на то что ради получения разрешения я лично ездил в Рим и доставил его в руки магистра Священной канцелярии”[184].
Галилей отбыл в Рим 20 января 1633 г., но из-за свирепствовавшей чумы вынужден был выдержать карантин, прежде чем пересечь границу Тосканы и территории, называвшейся Папской областью; остановка оказалась мучительно долгой и неприятной. Он прибыл в Рим 13 февраля, в первое воскресенье Великого поста, в дом посла Никколини и его жены, где нашел комфорт и гостеприимство. Посвятив первые несколько дней встречам с несколькими церковными функционерами, чтобы посоветоваться, Галилей почти не покидал дома, поскольку кардинал Франческо Барберини рекомендовал ему воздержаться от общения из страха, что это “могло бы причинить вред и вызвать предубеждение”.
Шло время, почти не заполненное ясными, обнаруживаемыми действиями или коммуникацией в любых формах; надежды Галилея на относительно милостивое и мирное решение вопроса немного ожили. Его также приободрило то, что ему позволили остановиться в доме тосканского посла, а не на квартире Священной канцелярии. В своей наивности Галилей не понимал, что, пройдя через все хлопоты, потребовавшиеся, чтобы доставить его в Рим, Церковь не могла допустить, чтобы проблема просто рассосалась. Попытки Никколини быстро уладить дело, снова встретившись с папой, также ни к чему не привели. Понтифик вновь озвучил свою позицию: “Бог да простит синьора Галилея за вмешательство в этот предмет”, поскольку “Бог всесилен и может сделать все; однако, если Он всесилен, к чему нам пытаться ограничить Его?”[185]. Папа сохранил бескомпромиссное убеждение, что никакое теоретическое понимание Вселенной никогда не станет возможным.
Состояние неопределенности и тревоги тянулось около двух месяцев. В начале апреля Галилей был вызван в Священную канцелярию и 12 апреля предстал перед генеральным комиссаром. Единственной хорошей новостью, которую Никколини смог сообщить флорентийскому государственному секретарю, было то, что Галилея поселили в покои обвинителя, а не в камеры, куда обычно заключали преступников. Обвинитель также позволил слуге Галилея обслуживать его, а пищу ему доставляли из посольства Тосканы.
Итак, была готова сцена для самого знаменитого – точнее, печально знаменитого – суда в истории.
Глава 12
Суд
Суд над Галилеем начался 12 апреля и закончился 22 июня 1633 г. Активное следствие велось на трех заседаниях – 12, 30 апреля и 10 мая. Решение папы было получено 16 июня, приговор оглашен шесть дней спустя. Хотя ключевые обвинения касались неподчинения приказам Церкви, никакое другое событие не было столь ярким проявлением столкновения научного мышления и религиозного авторитета. Отзвуки этого столкновения слышны до сих пор.
Инквизиция, или, более официально, Конгрегация Священной канцелярии, состояла из десяти кардиналов, назначаемых папой. Расследование возглавлял генеральный комиссар инквизиции Винченцо Макулано (являвшийся также инженером) при содействии судебного обвинителя Карло Синчери. Хотя имеется довольно подробное описание того, что происходило в стенах зала суда во время каждой сессии, у нас, к сожалению, нет доступа к решающей кулуарной информации.
Первое заседание: тени 1616 г.
После нескольких предварительных вопросов[186], отвечая на которые Галилей признал, что считает причиной судебного процесса Священной канцелярии в отношении себя свою последнюю книгу “Диалог”, обвинитель сразу же выложил на стол, по его мнению, козырь. Серией вопросов Макулано сосредоточил все внимание на постановлении 1616 г. – документе, обнаруженном в архивах несколькими месяцами раньше.
