верх? Неужели она и правда думала, что спасет Чарли?
Она? Именно она?
Хуже всего, что Чарли, скорее всего, никогда не узнает о ее судьбе. Так и сгниет в одиночестве в тюрьме Чародейки. А если каким-то чудом все же освободится, то выяснит, что она покинула Скалу, но ее корабль потопили смертобежцы.
Прядка брела по коридору. За спиной со смехом сновали Даги, топоча по трапу в трюм. Но ей было одиноко. Будто она подавилась за ужином, а никто не видит. А может, просто никому нет дела.
Слезы грозили хлынуть рекой, и она скрылась у себя в каюте. Вряд ли пиратам пристало рыдать, поэтому хорошо, что она успела захлопнуть дверь, прежде чем окончательно утратила самообладание.
— Эй, — позвал Ак, вскочив на спинку койки. — Эй, Прядка. Что с тобой? Что случилось?
— Я… я…
Она замотала головой и судорожно глотнула воздуха, не в силах говорить. Вдруг навалилась непомерная тяжесть. Видите ли, люди как желудок. Конечно, они способны переварить то, что им скармливают, но если впихнуть слишком много и слишком быстро, в итоге все полезет обратно.
— Что они с тобой сотворили, Прядка? — волновался Ак. — Я им отплачу, обещаю. Покусаю их за пальцы на ногах.
— На… ногах? — переспросила она сквозь слезы, вообразив это нелепое зрелище.
— Ага. Это очень благородный поступок, ведь пальцы ног — третья по степени вонючести часть человеческого тела. Но я все равно пойду на это, ради тебя.
Прядка вытянулась на койке и уставилась в потолок. По щекам текли слезы.
— Прядка? Ну правда, что случилось?
— Ничего не случилось, — прошептала она. — И никто мне ничего не сделал. Я сама виновата. Во всем. Капитан собирается продать меня дракону Багряного моря, я стану платой за исцеление. Я знала, что влипла по уши, так чему удивляться? Вполне закономерно попасть в ловушку на корабле под командованием монстра, который плывет прямо к моей погибели. Я этого заслуживаю.
Прядка потерла глаза ладонями и вдруг отчетливо почувствовала, как ее укусили за большой палец левой ноги.
— Эй!
Прядка приподнялась и глянула на изножье кровати, где сидел Ак.
— Прости, — сказал он. — Но я обещал укусить человека, из-за которого ты плачешь. И еще… без обид… но тьфу.
Прядка плюхнулась обратно.
— Не смеши меня. А то я тресну, как холодный стакан в кипятке.
Ак подобрался ближе к подушке, поглядывая на ее слезы. Они текли уже не так сильно, но никуда не делись, как и боль.
— Я… ходил на берег. Спрятался в одном из тюков сукна, которые таскали Даги, а потом улизнул, пока Форт их сбывал. Кстати, он хорош. Никогда не видел, чтобы так торговались. А кроме того, город оказался очень интересным. Хочешь послушать?
Прядка пожала плечами.
— Когда мне плохо, полезно на что-нибудь отвлечься. — Ак потер лапки. — Так что дай знать, есть ли от меня помощь или лучше мне замолчать. Иногда лучше, чтобы люди — и крысы — помалкивали. Это мне известно. По крайней мере, так мне однажды сказали. В общем, я видел, как Форт торговался, но было слишком далеко, слов не разобрать. Знаю только, что за эти тюки сукна он выручил гораздо больше, чем положено, при том что покупатель наверняка знал, что они ворованные. О! А потом Форт отправился на встречу с глухими, живущими на острове. Их немало, и он много улыбался и разговаривал с помощью рук, а не дощечки. Интересно, на других островах есть такие группы? Я никогда не замечал. Еще королевский флаг в городе не поднят. Правда интересно? Понятно, что мы на границе Изумрудного моря, но все же. Король всегда утверждал, что нет непокорных островов. А мы только что на одном таком высадились! Я ожидал увидеть уйму деревянных ног и глазных повязок, но народ выглядит… нормально.
— Мы теперь пираты, а среди наших ни у кого нет повязки на глазу, — сказала Прядка. — То есть мы тоже нормальные.
— Забавно, да? Все пираты в мире когда-то были нормальными людьми.
Ак замолчал, словно сомневаясь, стоит ли продолжать.
Как ни странно, его болтовня пошла Прядке на пользу. Она никогда не отличалась тягой к странствиям, но мечтала о далеких местах и кружках. Эта часть ее души искренне хотела послушать об острове.
— Говоришь, город интересный? — Прядка повернулась к Аку. — Чем именно?
— О! У них есть колокольня! Всегда хотел повидать колокольню. Я подслушал один разговор, и вроде в ней пятьдесят три колокола. Странное число, как думаешь? Я всегда считал, что в колокольне один колокол. Она же не колоколáльня. Так вот, я обошел ее и заглянул в окно, а там у них веревки, чтобы звонить в колокола! Дергаешь за них, и звон разносится по всему городу. Но вряд ли они разрешат крысам дергать за веревки. Даже если бы мы могли.
Прядка улыбнулась. Простое действие, но всего несколько минут назад оно казалось таким же невозможным, как полет. Или как придумать рифму к слову «нарцисс». (Нет, правда. Попробуйте.)
Ак очень трогательно рассказывал о своих похождениях на острове. Он вспоминал самые обычные вещи: сад с благоухающими цветами; тропинку, в которой все булыжники соединяются в спираль; питьевой фонтанчик, который включается с помощью ножной педали.
Он посчитал все это стоящим рассказа, что само по себе занятно. Тема не так важна, как энтузиазм. И Прядка улыбнулась. Тревоги и печали никуда не делись, но мрачные мысли понемногу отступили.
— …а потом девочка намочила братца, топнув по педали, когда тот наклонился, чтобы попить, — рассказывал Ак. — Разве не прелестно? Это напомнило мне о юности. Когда я не плавал на пиратском корабле вдали от дома.
— Ты можешь вернуться, если хочешь. Ак, ты можешь уйти. Тебе стоит поступить именно так.
— Не могу. Мне никогда не вернуться на свой остров, Прядка. Потому что это больше не мой дом.
В этих словах чувствовался привкус трагедии, так что Прядка не стала выпытывать подробности. Кроме того, не хотелось думать о том, что, по всей видимости, ей тоже никогда не вернуться домой.
— Тебе не кажется, что в юности все было лучше? — спросил Ак. — Возможно ли, что в жизни было больше смысла?
— Да, — прошептала Прядка. — Я помню… безмятежные ночи. Помню, как наблюдала за спорами, падающими с луны. Теплые кружки медового чая. Радость от того, что испекла что-то новенькое.
— Я помню жизнь без страха. Помню, как каждый день просыпался от знакомых запахов. Я думал, что понимаю, как сложится моя жизнь. Так же, как у родителей. Простая жизнь. Может, не чудесная, но и не страшная.
