Книга Дурка - Гектор Шульц

– Куда так торопишься? Горло себе закоптить хочешь?

– Привычка. Выкури быстрее, пока не заставили вернуться в палату, – вздохнула она и с тоской посмотрела на крохотный окурок. Я покачал головой и дал ей еще одну сигарету. – Спасибо. Все же, вы другой, Иван Алексеевич.

– Да, нет. Такой, как и все. Просто человек во мне еще не умер, как бы ни пытались его убить, – буркнул я, вспомнив слова Никки. Настя удивленно приподняла бровь и снова улыбнулась.

– Врачи говорят, что я могу скоро выйти. Говорят, что результаты хорошие. И голос исчез.

– Рад это слышать, Насть, – кивнул я. – Засиделась ты тут. Явно не твое место.

– Мама тоже так говорит, – робко улыбнулась она и тут же нахмурилась. – Но папа…

– Забей на папу. И на Сашу. И на друзей его. Это твоя жизнь. И всегда будет твоей. Уродов много, Насть. Но и люди в нашем городе тоже попадаются.

– Я знаю. Просто это… сложно очень.

– Верю, – вздохнул я. – А теперь дуй спать. Скоро подъем. Если хочешь выйти отсюда, то должна быть здоровой и отдохнувшей.

– Хорошо. Иван Алексеевич… это… а вы не споете мне еще одну колыбельную? – Настя глупо улыбнулась, увидев, как вытянулось мое лицо. – Нет, нет. Без гитары. Тихонько. Так, чтобы только я услышала.

– Ладно. Если ты после этого заснешь и перестанешь бегать по отделению, – ответил я. Настя закивала и, затушив сигарету, побежала в палату. Я спокойно докурил и пошел следом. Раз обещал, то обещание надо сдержать. Так меня всегда учил отец.

Как только я вошел в палату, то не сдержал смеха. На меня смотрели пять пар любопытных глаз, и никто явно не собирался спать. Ни Бяша, ни Олеся, ни Настя, ни другие женщины.

– Вань Лисеич песни паёть. Харошие, – прогудела из-под одеяла Олеська. Я покачал головой и с укоризной посмотрел на Настю, однако та так искренне улыбалась, что и я не удержался.

– А вам песню подавай? – ехидно спросил я. Дружный кивок пяти голов. – Ладно. А потом спать. Потому что, если спать не будете, я Машу позову.

– Ни нада Машку. Злая она, – нахмурилась Олеся. – Песню надо. Харошую.

– Будет вам песня. Брысь по кроватям и молчать, – велел я. Как только они улеглись, я присел на кровать Насти и, откашлявшись, негромко запел. Запел то, что запомнил на всю жизнь, и то, что мне пела мама, когда я мучился от температуры, подхватив грипп в детстве.

– Шел парнишка по опушке,

Сам не знал куда,

По пути поймал лягушку

Около пруда.

И открыв глаза,

Та взмолилась вдруг:

– Отпусти меня

На свободу, друг.

Требуй, что тебе надо,

Я помочь буду рада

И исполню в награду

Три желанья твоих.

Я пел, а на меня, затаив дыхание, смотрели не женщины, а маленькие девочки, которым так отчаянно хотелось впустить хоть немного сказки в свою жизнь. Утирала глаза краем одеяла Бяша, улыбалась и щурила большие зеленые глаза Олеся, а Настя, поджав губы, смотрела на меня. И в её глазах я видел боль, которую постепенно сменяла радость.

– И лягушка вмиг

Свой сменила лик.

Видит наш король:

Девушка стоит.

Раз любви тебе надо,

Я помочь буду рада

И исполню в награду,

Все желанья твои… – закончив, я посмотрел на Настю и смущенно улыбнулся. Слезы бежали по щекам девушки, а на лице горела счастливая улыбка. Рядом сопела Олеся, ворочалась в кровати Бяша, но Настя смотрела на меня.

– Мне бабушка эту песню пела, когда я на каникулы приезжала, – зевнула она. – Говорила, что из какого-то фильма, но я не запомнила. Зима, печка потрескивает, а я лежу в кровати… Бабушка гладит меня по голове и поет. Тихонько, чтобы дедушку не разбудить. Ему утром рано вставать… Бабушка поет. И так тепло, Иван Алексеевич. Как сейчас…

– Добрых снов, – улыбнулся я, когда Настя сдалась и засопела. Поправив ей одеяло, я окинул взглядом палату. Измученные женщины, на миг превратившиеся в маленьких девочек. Так пусть хоть сегодня им будут сниться цветные и радостные сны.

Глава десятая. На выход из Кишки.

Если поначалу казалось, что оставшиеся полгода будут тянуться невообразимо долго, то я крепко ошибался на этот счет. Никки меня совсем загоняла по учебе, да так, что я всерьез подумал о том, что она собирается сделать нобелевского лауреата. Где-то она умудрилась найти примеры вступительных экзаменов и снова началась адская муштра, которая не прекращалась даже на работе. Но я не был против. Если это приблизит момент освобождения, то я только за.

В больнице тоже было весело. Наступила весна, а с ней увеличилось количество больных и количество вызовов. Порой я мог две смены кататься с дежурным врачом и дежурной медсестрой, в больницу возвращаясь только для того, чтобы переодеться. Новых лиц прибавилось. Уходили старички и на их место заступали очередные люди с поломанными судьбами. Неизменным оставалось только одно. Цыган Ромка, Олеся и остальные несчастные, обреченные на долгую командировку в грязно-желтых стенах. Но со временем и они отступили на второй план. Я готовился к экзаменам и твердо был уверен, что поступлю. Долг перед Родиной будет закрыт и начнется другая жизнь. Так мне на тот момент казалось.

– Ванька! – протянула Никки, когда в очередной раз ошибся в ответе на вопрос. – Серьезно? Мы вчера эту тему разбирали.

– Да путаюсь я постоянно в современной истории, – вздохнул я и потянулся к пачке сигарет. Никки в ответ хлопнула меня ладошкой по руке и рассмеялась, услышав мое ворчание. – Наш союз уже не кажется мне таким уж счастливым.

– Угу. Спасибо потом скажешь, – ехидно ответила она.

– Я тебе сейчас скажу, если дашь мне покурить, – улыбнулся я. Никки чуть подумала и снисходительно кивнула. – Спасибо, солнце.

– На работе жара? – понимающе спросила она.

– Да. Весна в разгаре, а меня часто на выезды ставят. Где там время найти для учебников.

– Придется искать, Ванька. Экзамены через два месяца. Ты договорился с заведующей?

– Ага. Если выпадет на смену, то сдаю и сразу бегу на работу.

– Хотя бы так. Ладно, расслабься. Знаешь ты достаточно, а по истории подтянем.

– Не сомневаюсь. Можно Энжи попросить, чтобы помогла, – съязвил я, за что получил учебником по лбу. Никки лучше не злить, но меня так забавляли её бесенята в глазах, что иногда я просто не мог иначе.

– Энжи тебя если чему и научит, так это, как залететь на вписке у Черепахи, – мрачно буркнула она.

– Прости, солнце. Просто устал, – вздохнул я, – вот и несу