class="p1">— Принц Джон тут?!
— Да! Кортеж въехал в город!
Вот ты ж дьявол. Извини, Колючка, сегодня явно не твой день.
Я заметался. Как-то так вдруг оказалось, что мне следует быть одновременно в трех местах. А лучше — в четырех. Или даже в пяти.
— Тобиас. Тобиас!
— Да, милорд!
— Бери коня, езжай проверь караулы. Хорошо проверь, если что, не стесняйся. Чтобы все в лучшем виде!
— Да, милорд.
Так, теперь точно в четырех. Уже неплохо. Боже, с чего начать-то? С чего начать?!
Сегодня отличный день. Мне везет. Все будет хорошо. Спокойнее, Марк. Спокойнее. По порядку. Я схватил шлем и выскочил из комнаты.
Мне действительно на удивление везло. В казармах все сияло, как у кота яйца. Монаршее имя сработало не хуже пары зуботычин, и эти пентюхи скоренько вылизали свой свинарник до блеска. Сокольничий был трезв — вряд ли он не пил, скорее, протрезвел с испуга, псари тоже попахивали ячменным, но держались ровненько и истово таращили глаза, готовые услужить государю. Я отвесил пару подзатыльников — просто так, чтобы поддержать боевой дух, и пробежался по стенам. Караульные вытянулись по ниточке, рожи под шлемами у них были суровы и мужественны. Подступи к замку враг — обделался бы, на этих воинов глядя. Непобедимые, мать его, бойцы. Твердые духом и верные короне.
— Чтоб порядок мне тут! Кто напортачит — пришибу!
— Да, милорд! — гаркнули хором эти обалдуи, и меня обдало густой волной чеснока и перегара. Это они так и на короля дышать будут. Мать твою. Может, их прямо сейчас передушить и новых из толпы на площади надергать? Хуже уже не будет, так новые хоть не смердели бы.
— Если его высочество соизволит что-то спросить — дышать в сторону, шлюхины дети! Носом!
А лучше вообще не дышать. Понабирали скотоложцев в стражу, а мне теперь белкой скачи, чтобы не опозориться.
— Милорд! Сэр Марк!
Да мать твою…
— Я тебе где сказал быть, Тобиас?
— Так я там и был. В западной караульной все пьяные в дрова! Влежку! Чего делать-то?
Чтобы вы в аду сгорели.
— Сейчас еду. Зайди в ближайшую караульную, выбери, кто поприличнее.
— Так там все отдежурили уже.
— Ничего, еще отдежурят! Можно подумать, они сейчас спать будут. И телегу прихвати. Давай, быстро!
Грохоча сапогами, Тобиас ссыпался с лестницы.
Чертова саксонская пьянь. Запорю, как протрезвеют! Неделю валяться будут, козотрахи немытые!
Глава 30, в которой Марк совершает ошибку
Вонь в караулке стояла такая, что с порога шибало. Я глубоко вдохнул и шагнул внутрь, тут же споткнувшись о лежащее на полу беспамятное тело.
— Эй! Эй ты, мать твою!
Ни на мой крик, ни на пинок в бедро тело не отреагировало. Я пнул еще раз — уже ни на что не надеясь, просто от бессилия и злости.
— Грузите это коровье дерьмо в телегу, чего встали?
Второй караульный дрых на лавке, замотавшись в грязный плащ. Я сдернул с него ветхую тряпку.
— Встать!
Сонная принцесса замычала, зашарила рукой в поисках одеяла и попыталась свернуться в клубочек. Узкая лавка качнулась, и караульный сверзился на пол, и там уже завершил начатое. Свернулся калачиком и укрылся плащом.
— Всех отсюда вон! На телегу и в яму! И никакой воды сукиным детям!
Я вам устрою доброе утро, обмудки.
Дьявол, а день так хорошо начинался.
Весь в мыле, как загнанный конь, я метнулся из западной караулки в восточную, оттуда в замок — и влетел во внутренний двор как раз к прибытию кортежа. Знаменосцы уже сворачивали стяги, охрана устало сползала с лошадей, и стайкой пестрых птиц высыпали из кареты дамы, сопровождающие очередную пассию принца Джона. А у колодца… у колодца…
— Эй ты, стоять! — рявкнул я, хватаясь за меч. Малютка Джонни повернулся ко мне медленно, как только что разбуженный и не соображающий спросонья медведь. Крохотные глазки смотрели на подрагивающий перед лицом клинок с насмешливым удивлением.
— А чего я, милостивый сэр? Я ведь только воды попить…
— Я т-тебе попью! Эй вы, олухи, бегом сюда! — свистнул я отирающейся у ворот страже. — Взять его!
Сам Малютка Джонни, правая рука гребаного Малиновки — и где, у нас в замке! Да еще и в тот день, когда в Нортгемптон пожаловал сам принц Джон! Ну все, теперь шериф меня не остановит. Выбью из чертового сакса, где у Малиновки лежки, и переловлю всю банду, как бродячих собак.
Вы меня не вздернули, так я вас перевешаю.
Слава тебе, господи, за щедрые дары сии!
Какой невероятный сегодня день.
— Малютка Джонни, объявленный вне закона в Нортгемптоне, Уорвике и Ноттингеме, ты арестован!
А потом все пошло псу под хвост. Посыпалось, как сыплется слепленный неумелым ребенком песочный замок. Малютка Джонни оказались преданным слугой его высочества, а я — глупцом, осмелившимся посягнуть на защитника чертовой, мать ее, короны.
Принц подцепил саксонского выродка по пути. Чтобы скрасить досуг его высочества, какой-то придворный умник затеял соревнование лучников, в котором участвовали и воины отряда, и все желающие из числа прислужников и пажей. Вот тогда-то к лагерю и вышел заросший до бровей верзила с лонгбоу за спиной. Не знаю, что Малютка Джонни наплел охране, но его допустили до соревнования — и, конечно, проклятый сакс всухую обошел всех этих столичных хлыщей. Его высочество был изумлен. Его высочество был очарован. Его высочество был восхищен. Дикий сакс, огромный, как медведь, всаживал стрелу за стрелой точно в яблочко — и все это во славу короля!
Малютка Джон тут же получил и еду, и выпивку, и место в кортеже. В Нортгемптон он заявился на правах любимой игрушки монарха — а я посмел эту игрушку вырвать из рук.
Принц Джон был в ярости. Орал, брызгая слюной, стучал кулаком по столу и обвинял сходу во всем — от тупоумия до предательства. Я стоял перед ним навытяжку, молчал и преданно ел его высочество глазами. Лицо у меня горело, как кузнечный горн. От стыда я был готов провалиться сквозь землю. А еще я боялся. Просто и откровенно боялся — так, что коленки тряслись. Боялся ямы, и дыбы, и топора палача. Я не страшусь смерти в бою. К этой мысли я привык. Но вот так, глупо, мучительно и позорно… Джон скор во гневе. Что ему какой-то там отпрыск из многочисленного приплода
