дворце?
В ответ брат молча кивает.
– Что случится? Откуда ты это знаешь?
– Будет пожар. Многие погибнут. – Тод опускает глаза и внимательно изучает носки своих сапог. – Я видел их смерти.
– Ты что? – не понимает Оле. – Что это значит? Ты можешь видеть чужие смерти?
– Я не могу их не видеть. Я жнец, Оле. Жнецы видят смерть каждого человека, на которого смотрят. От этого невозможно как-то закрыться. Оно просто есть.
– Тогда мы должны всех предупредить! – Оле бросается к двери. – Там мои друзья!
– Нельзя! – брат хватает его за руку и рывком отбрасывает назад. – Нам нельзя нарушать ход истории. Все, что мы можем, это смотреть и не вмешиваться. Или не смотреть.
– Так ты поэтому не любишь людей. – Оле чувствует, что краснеет. – Тебе просто неприятно на них смотреть. Я не знал. Правда, не знал.
***
– Оле, пожалуйста, верни мне зонт. – брат устало трет глаза. – Без него я не могу работать.
– Ты еще скажи, что не успеваешь выполнить план. – Оле вертит в руке черный зонт Смерти. – Верну, когда отдохнешь. Хотя бы пару дней. Ты уже сам похож на покойника. Эти психованные бабы совсем тебя не щадят. Почему Война с Чумой напару устраивают бардак, а ты за ними разгребаешь? Пусть другие жнецы поработают, если уж вам так не терпится отправить человечество на тот свет.
– Другие не могут сделать то, что делаю я. – вздыхает Тод. – У каждого из нас свое предназначение. У тебя, между прочим, тоже. Так что отдай зонт. Я не хочу с тобой драться.
***
– Ну и нахрена ты с ними связался? – пропитанная спиртом ватка легонько прижимается к разбитой губе. Оле шипит от боли, а брат тяжело вздыхает и продолжает свою экзекуцию, которую почему-то называет первой помощью. – Совсем мозгов нет?
Ему тоже досталось: под глазом у Смерти красуется темно-фиолетовый фингал. Но Оле по сравнению с близнецом просто этюд в багровых тонах. Хорошо, хоть нос уцелел и кожа не повреждена. Шрамы, конечно, украшают мужчин, но не всех.
– Они говорили про тебя гадости. Как я мог промолчать?
– Тебе нужно научиться сдерживать эмоции, – брат смотрит на него с укоризной. – Я, конечно, ценю твою братскую любовь и заботу, но тебе стоит чаще думать о себе и собственном благополучии. А если бы этот козел пырнул тебя ножом? Как думаешь, я был бы счастлив везти тебя в больницу и сидеть потом у твоей постели? Или чего похуже.
Оле обиженно сопит, а Тод продолжает:
– Знаешь, мне совершенно не нравится постоянно вытаскивать тебя из потасовок. И еще больше мне не нравится, что ты влезаешь в них якобы ради меня. Мне не нужна нянька, Оле.
– Ты в этом так уверен? – из-за разбитой губы улыбаться больно. – Ты же совершенно не умеешь постоять за себя. Да и вообще один не выживешь. Готовить не умеешь, в магазин сходить не можешь. Помрешь с голодухи.
– Не все так плохо, как ты расписываешь, – едва заметно улыбается брат. – Прокормить себя я вполне способен. Ну а то, что я не бросаюсь с кулаками на каждого, кто косо на меня посмотрел, признак здравомыслия, а не беспомощности. Тебе бы тоже не помешало обзавестись этим качеством. В первую очередь, ради моего спокойствия.
***
– Иногда мне хочется стать таким же, как все остальные жнецы, – брат смотрит на залитый зимним солнцем город, в покрасневших на морозе пальцах тлеет позабытая сигарета. – Безразличным к человеческим жизням, считающим их просто цифрами в отчетах. Чтобы перестать каждый раз чувствовать себя трусливым эгоистом, который может помочь, но боится за свою драгоценную шкуру.
Оле делает вид, что разглядывает птиц на соседнем карнизе, чтобы не смотреть в лицо близнецу. Они стоят на крошечном балконе квартиры брата и Оле в очередной раз очень неуютно от того, что нужно приходить к брату в гости, а потом уходить, оставляя его одного. Но близнец сам так решил. Ему так проще. Проще свести свое общение со смертными к минимуму.
– Ты не эгоист, – почти шепчет Оле, поворачиваясь к брату. – А люди даже не представляют, как им с тобой повезло. Что будет, если ты станешь работать так же грубо, как, например, прихвостень Войны? И пусть только кто-то попробует обвинить тебя в эгоизме. Я ему морду набью.
– Может этого я и боюсь, – криво ухмыляется близнец. И поясняет для застывшего в недоумении Оле: – Боюсь, что если нарушу правила и меня накажут, на мое место придет кто-то другой. Не такой сердобольный. Потому и сдерживаюсь каждый раз. Вот же хрень собачья! За столько лет мог бы уже иммунитет выработать. Но нет, всякий раз как в первый.
Оле снова сверлит взглядом птиц. Брат редко бывает настолько откровенен. С другой стороны, Оле редко удается напоить его до такого состояния. Ничего, иногда это нужно. Им обоим. Сегодня как раз такой случай.
– Ты слишком много куришь, – укоризненно бурчит Оле, глядя как брат закуривает очередную сигарету. Он уже сбился, которую по счету. – Это вредно.
– Не волнуйся, это меня не убьет, – улыбается близнец. – Я скорее сдохну от чувства вины перед всеми, кого побоялся спасти. Или в один прекрасный день сам попрошу меня утилизировать, чтобы больше этого не чувствовать.
– Не неси чушь! – Оле смотрит в глаза брату и видит в них свое отражение. Рекурсия, блин. – Они того не стоят. Слышишь? Люди не стоят того, чтобы ты из-за них так поступал. Если ты выкинешь что-то подобное, я за себя не отвечаю!
***
– Вот значит как. – Оле смотрит на брата, застывшего напротив с безразличным лицом. – А как же правила? Ты же всегда говорил, что жнецы не должны вмешиваться в ход истории! Ты твердил это всякий раз, когда я просил кого-то спасти! Кого-то действительно важного! А теперь ты нарушаешь правила, чтобы привести Шаману ученика? Ради чего? Чем этот пацан такой особенный?
– Это не твое дело, Оле. – голос брата непривычно холоден. – Я сам принимаю решения и сам несу за них ответственность. Пожалуйста, не мешай мне работать.
– Что с тобой случилось? – до Оле начинает потихоньку доходить. – Что Они с тобой сделали? Тебя наказали, ведь так? Наверняка это можно исправить! Я что-нибудь придумаю! Я попрошу Янчика помочь! Мы…
– Не суй нос не в свое дело, Оле. И не смей впутывать в это Януса. Это не ваша забота. Просто оставь меня в покое.
***
– Брат, послушай меня, пожалуйста! – Оле с трудом сдерживает слезы. – Ты же не такой! Они тебя заколдовали! Нужно
