Берлине, а в Париже? И как же вы собираетесь из Парижа подобраться к Гитлеру? — задал я вопрос, вспомнив когда-то прочитанное по теме белогвардейских эмигрантов, облюбовавших для своей деятельности именно столицу Франции.
Трилиссер кивнул и проговорил:
— Вы правы, товарищ Менжинский. Штаб-квартира политической организации Гучкова находится в Париже. Но у этой эмигрантской конторы имеются тесные связи по всей Европе, в том числе и с окружением этого самого Гитлера. Потому я предлагаю разыграть комбинацию по устранению Гитлера руками белых эмигрантов, что надолго дискредитирует их в глазах серьезных политических сил Европы и не позволит связать эту ликвидацию с Советским Союзом. Как вам такое предложение?
— Превосходно! Давайте назовем эту новую операцию «Артель». Раз уж операции «Трест» и «Синдикат» у нас уже были, — сказал я. И, взглянув на часы, предложил пойти пообедать.
После двух предстояло докладывать Сталину, а это, разумеется, стресс для организма. Ибо, кто бы что ни говорил, а товарищ Сталин велик в своих организаторских способностях и грозен в своей беспощадности к врагам социалистического строительства и партийного аппарата, что и вызывает особый внутренний трепет, особенно когда знаешь, как он собирается подмять и раздавить всех иных претендентов на власть в СССР, даже весьма потенциальных. Потому перед свиданием с таким выдающимся человеком железной воли лучше бы предварительно подкрепиться. Впрочем, на еду еще оставалось почти полчаса, и я предложил Трилиссеру вместе пойти в столовую, рассчитывая на то, что Ягода, увидев председателя ОГПУ в компании со своим конкурентом, вряд ли захочет подсесть к столику.
Но Ягода, похоже, был вездесущ. Как только мы с Трилиссером взяли подносы с едой и едва намеревались усесться за квадратный столик, рассчитанный на четверых, как Генрих возник перед нами, словно вырос из-под земли. Как ни в чем не бывало он прогундосил своим противным голосом:
— Разрешите присоединиться, товарищи?
Мы оба молча кивнули. А что еще оставалось делать? Не затевать же с ним ссору на глазах у сотрудников, наполнивших столовую во время обеденного перерыва? Да и не заинтересованы мы были в прямой конфронтации до тех пор, пока неопровержимые доказательства против Ягоды не соберем. Он же делал вид, что все, как обычно, хотя и чувствовал, конечно, мерзавец, что отношение к нему со стороны Менжинского изменилось. Но, Генрих, похоже, пока не совсем понимал, насколько. Ведь я, в сущности, пожурил его тогда не слишком сильно. Вот и хотел он, по-видимому, прояснить для себя ситуацию при личном общении.
Со стороны Трилиссера Ягода давно чувствовал личную неприязнь. Вот только сделать пока начальнику ИНО ничего не мог. Ведь он был не менее осторожен, чем сам Ягода, да и должность занимал вполне сопоставимую. Я смотрел на них и думал, что вот эти двое людей являются моими ближайшими коллегами, заместителями, но какие же он разные! Быдловатый наглый Ягода совершенно не походил на интеллигентного и вдумчивого Трилиссера, хотя и тот, и другой имели еврейские корни. Прямо перед моими глазами находился живой пример того, какими разными могут быть люди даже очень сходного происхождения.
Устроившись за столиком напротив меня, Ягода неожиданно поднял глаза от своей тарелки и брякнул:
— Я восхищаюсь вами, Вячеслав Рудольфович. Не каждый чекист сможет так хладнокровно отбиться от бандитов, как вы вчера на дороге.
Суп застрял у меня в горле, и я чуть не поперхнулся. Откуда он уже знает о перестрелке на дороге? Кто доложил ему? Ведь условились же мы с Бокием, да и с Трилиссером тоже, держать все обстоятельства происшествия в тайне. Кто же из них проболтался? Или кто-то из простых сотрудников Ягоде настучал? А, может быть, водители или дворники? Или же это намек, что он сам и подстроил эту акцию устрашения? Тогда Генрих наверняка уже знает и про перемещение Троцкого в Горки? Или нет? Желая выяснить, что еще ему известно, я пошел на хитрость, не став ничего отрицать, а сказав нарочито безразличным тоном, словно дело совсем обычное:
— Вы же знаете, Генрих Григорьевич, насколько у нас расцвела преступность. Так что ничего удивительного в этом нападении не вижу. На любого из нас могут напасть бандиты. Но, мы на то и чекисты, чтобы всегда находиться в готовности отразить нападение, не так ли?
— Разумеется, Вячеслав Рудольфович. Но, далеко не каждый наш сотрудник сможет вот так ликвидировать своими руками всех нападавших. Ваше хладнокровие и превосходное владение оружием не могут не восхищать, — сказал Ягода, явно стараясь польстить председателю ОГПУ. Я же из его слов понял, что об обстоятельствах дорожного инцидента он проинформирован достаточно хорошо.
Пришлось спросить прямо:
— Как вы узнали? Я, кажется, еще не успел поставить вас в известность об этом происшествии. Откуда информация?
Генрих Ягода не смутился, ответив:
— Так дворники, которые на том участке шоссе работают, обязаны докладывать сотрудникам моего отдела. Они и доложили, что стреляли в Менжинского, но он отбился.
Генрих явно лукавил. Я отлично помнил, что дворники поспешили к месту происшествия уже потом, после того, как мы с раненым шофером отъехали оттуда. И они не могли видеть, как я стрелял. Свидетель имелся только один — раненый водитель Тихомиров. Неужели же он тоже работает на Ягоду, хотя, вроде бы, является человеком Паукера? Впрочем, ранен шофер был не настолько серьезно, чтобы не смог каким-то образом передать информацию о случившемся своему шефу. А вот Карл Паукер мог потом и поделиться этой информацией с Ягодой. Получается, что Паукеру тоже не стоит доверять. Обдумывая все это, я молча ел суп. Трилиссер тоже тихо поглощал пищу.
Но, паузу нарушил сам Генрих, сказав:
— Да, на дорогах все еще неспокойно в темное время, хоть и все меры мы принимаем для восстановления порядка и безопасного передвижения. Вот и бандиты теперь другие пошли. Не такие тупые, как раньше, а умные, сволочи, и наглые. Помнится мне, что даже на Ленина в темное время однажды зимой бандиты напали, ограбили и машину угнали. Потом их поймали и в расход пустили.
— А почему вы считаете, что на товарища Менжинского покушались именно бандиты, а не какие-то политические террористы? — спросил Трилиссер.
Генрих ответил:
— Не думаю я, что террористы. Почерк не тот.
Он определенно знал о происшествии довольно много. И про Ленина тоже мог вспомнить не случайно, хотя и не задавал пока вопросов, куда это ехал Менжинский по загородной дороге, не в Горки ли? Чтобы избавиться поскорее от общества неприятного собеседника, я не стал доедать второе, а встал
