— Точно? Она точно знает, кто ты такой? Точно? — волновалась Маргарита.
— Да, Марго! В конце концов, когда-то я должен быть стать Хранителем, а все из нас так или иначе друг с другом знакомы. Не разговаривайте. Отдыхайте…
— Вот-вот. Молчи уж! Сдохнешь сейчас… и куда я тогда? К масонам? Или, может, к комунякам? Нет уж! Скрипи дальше. Или я тебе кишки…
Маргарита слабо улыбалась.
— Ходуля, а ты как? Все еще не надумал с нами? А?
Майор Уинсли отрицательно качал головой. Он старался не думать о том, что произойдет по его возвращению в Константинополь. Он оттягивал возвращение в ставку, тяжелый разговор с генералом Милном и, возможно, самим генералом Деникиным. Тем более, не хотел он даже думать о том, что скажет ему дед. Скажет ли? Захочет ли видеть внука после всего, что случилось.
Впрочем, поддельные фигурки, что передала Даша, были в каком-то смысле его спасением от окончательного позора. В этом Артур прекрасно отдавал себе отчет. Скажи он Милну, что в Москве у Чадовых нашлись одни лишь фальшивки, и уже его провал будет выглядеть не так бледно. Но нет! Это слабость… Это стыдная, отвратительная слабость, на которую он никогда не пойдет… Он целиком провалил задание и готов понести любую кару.
— Слышь, Ходуля… А может все же плюнешь на полковничьи погоны и со мной? Подлечим Гусеницей нашу болезную старушку и тум-тум за золотым руном! А?
Красавчик часто заводил этот разговор. Говорил, посмеиваясь, вроде бы в шутку, но Артур видел, что янки всерьез за него тревожится, что возможно ему единственному действительно не нужен его — Артуров дар следопыта. Хотя бы потому, что сам Красавчик обладает способностью едва ли не более сильной. Майор ценил заботу добродушного чикагского гангстера, однако все его вопросы и намеки тщательно игнорировал. Марго же сейчас было не до этого — все свои силы она направила на то, чтобы дожить до дня, когда в руках у нее окажется Гусеница.
* * *
Впрочем, одним ясным, по-настоящему хорошим утром, когда ей чуть полегчало и она сумела кое-как встать, Маргарита вышла в сени натопленной беленькой хаты и, увидев сидящего у окна Артура, заговорила с ним.
— На что ты надеешься? — голос у нее словно истерся и звучал глухо. — Думаешь, твои тебя простят? Помилуют? Дадут уйти в отставку и купить домик в Брайтоне? Mon cher, очнись! Да даже если ты сейчас согласишься на все их требования, даже если пойдешь по следу туда, куда тебе укажут, даже если притащишь им в зубах сотню предметов, во что верится с трудом… ты все-таки слабак и тряпка, Артур… прости, но мне сейчас недосуг беречь твое нежное эго… все равно тебе конец. Тебя, в общем-то, уже нет, Артур Уинсли! Даже у меня, и то больше шансов на будущее!
Артур продолжал смотреть в окно, не поворачивая головы.
— Ты ведь сам отпустил девчонку, да? Ты ведь знал, что она собирается уйти? Ты снова, как тогда со мной, наступил на те же грабли?
— Это не ваше дело, Марго!
— Чистеньким… Всегда хочешь быть чистеньким! Непорочненьким! Благородненьким! Чтобы и волки сыты, и овцы целы, — она задохнулась кашлем, но продолжала. — Кааахх. Кххах. Тебе следовало бы родиться тринадцать веков назад… Каахха… Размахивать мечом и глупым Кодексом Хранителей! И не лезть… кхахах… не лезть… Честь… Совесть кххх. Боже! Как ты смешон! Каххаах!
— Я и не хотел лезть. И не смейте, Марго! Не смейте произносить слово «честь»! Его придумали не для вас!
— Хочешь вроде как сказать, что я вроде как тоже не особо джентльмен, Ходуля, — обиженно загремел Красавчик, появившись в дверях. — Это ты зря! Это ты меня сейчас сильно обидел…
С грохотом опрокинулся табурет. Артур вышел вон.
* * *
Монастырь встретил их предзакатной тревожной тишиной. Прежде шумный, переполненный восторженными паломницами, суетливый и благополучный Топловский монастырь теперь был похож на заброшенный дебаркадер. Ворота монастыря были закрыты, оттуда не доносилось ни звука. Ямщик перекрестился на собор, перекрестился еще раз, углядев над хмурым забором купол часовни, потом подождал, пока чудные его пассажиры слезут и помогут сойти с возка хворой, щелкнул кнутом и поехал прочь.
На стук из калитки вышла тоненькая курносая белица, выслушала Марго и молча проводила путников к маленькому, обособленно стоящему гостевому дому на два этажа. Кивнула мужчинам на один вход, помогла Маргарите добраться до другого.
— А матушка Фэврония здэсь? К нэй мы. С важным дэлом, — Маргарита замерла, ожидая ответа.
— В Симферополь уехала матушка. К среде обещалась быть. Придется вам, господа погодить день-другой.
Марго еле сдержала стон отчаяния. Однако поднялась за белицей по скрипучей лестнице наверх и послушно заняла комнату, обставленную так скудно, что правильнее было бы назвать ее кельей.
— Вода в колодце, на улице. Холодная, но хорошая. Хорошая вода. Скажите, вам погреют. Помоетесь. Чаю попьете. И три источника есть святых, только для этого вам надо в сам монастырь. А мужчинам вашим туда нельзя. Ну, разве что игуменья распорядится. Так хотите?
— Нет. Я лучше в гостиницэ побуду.
Маргарите отчего-то было неуютно здесь, в этом чистом, тихом, но мрачном месте. Казалось бы, должна она была почувствовать облегчение или, может, благодать. Однако ей, наоборот, хотелось поскорее убраться из монастыря как можно дальше. Хотелось ей вернуться в шумный искрящийся рекламой Париж, хотелось снова стать молодой и желанной. Такой, какой была она тогда, когда весь мир знал ее как Мату Хари — великую Мату Хари.
— Вы ведь не православная будете? Нет? — белица положила на железную узкую кровать чистые штопаные полотенца.
— Нэт. В Бога я совсем не вэрю! Бога нэт!
— Это ничего. Это бывает. — Рассмеялась белица. Курносый ее нос весело наморщился. — А по утрам сюда деревенские носят яйца, молоко. Дорого, правда, но вы пробуйте сторговаться. Вам кушать надо. А пока на кухне можно хлеба найти. И чаю. Даже сахар есть из старых запасов. Попросите — там девушки нальют. А хотите если, у нас тут и больничка своя имеется — правда, там сейчас тифозные, да раненые. А, вообще, баню вам надо. Баню… Баня из вас всю хворь вымоет, сестрица. Баню и спать.
Белица ласково погладила Марго по руке и ушла — тихая, тоненькая… похожая на чистый лесной ручеек. Марго легла как была, в мужской грязной одежде, на кровать лицом вниз. Глухая какая-то больничная тишина закладывала уши, и только в углу под полом время от времени шуршали крысы. До среды оставалось целых три дня.
* * *
За три дня ничего ни в состоянии Маргариты, ни в отношениях между всеми ними не изменилось. Красавчик, скучающий от безделья, каждый день обследовал округу. Добрался и до стоящей чуть выше по холму деревеньки, обошел несколько раз вокруг монастыря, заглянул в совсем еще новый каменный собор и тут же вылетел вон, напугавшись сперва черных, скрючившихся на полу женских фигур, а потом похожей на ворону монашки, что крикнула ему что-то по-русски и страшно замахала руками. Потом Генри прошвырнулся по солидному, прежде обжитому, а теперь полузаброшенному монастырскому хозяйству. Склады, пустые конюшни, кузня… В открытой настежь кузне Красавчик полюбовался наковальней, отыскал в куче хлама молот, попробовал на вес. Ощупал горн, подивившись мудреному устройству. Потом присел на деревянную скамью напротив монастырских ворот, с любопытством глазея на монашек, что бегали туда-сюда по своим делам. Одна пухленькая чернушечка показалась ему вроде как не чужой, но она так быстро шмыгнула обратно в калитку, что он не успел толком ее рассмотреть.
