Что же написать? Надо ведь не вызвать подозрений у админа, которому сначала придет письмо. Я подумал и написал:
«Ольга Витальевна, большая просьба позаботиться о моей жене Анне, которая, как Вы знаете, сейчас находится в Южноморске. На нее плохо действуют зеркала, а в «Аквариуме» их слишком много. Пожалуйста, переселите ее под благовидным предлогом в другой отель! И вообще, если можно, присмотрите за ней, чтобы она не отправилась в одиночку гулять на болота.
С безусловным уважением к Вашей самоотверженности,
Борис Сергеевич».
Конец письма получился, прямо как в «Собаке Баскервилей»: «заклинаю: остерегайтесь выходить на болото в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно». Но она девочка сообразительная, всё поймет, и насчет зеркал, и, тем более, насчет болота. Только бы ей переправили письмо! Надо что-то такое написать в строке «Тема», чтобы не поставили «на игнор». Вот так, пожалуй: «Союз писателей России, Б. С. Лосев». Выглядит весомо. Я нажал кнопку «Отправить». Письмо ушло.
Ладно, а что с моей дочерью? Точно ли она в университете, как я предположил, войдя в квартиру? Жена оказалась вовсе не на работе. Я набрал мобильный Елены, ожидая настрявшего «Телефон абонента отключен…», однако довольно быстро последовало соединение:
– Папуля, привет!
– Привет, дочка! Ты где сейчас?
– Мы с девочками гуляем в Биеннале.
Снова противно заныло под ложечкой, – как и тогда, когда жена сказала про Южноморск.
– А что это такое… Биеннале?
– Ну, ты что, не знаешь? Такой парк в Венеции, где международные выставки происходят.
Я моментально взмок. Я предельно ясно понял, что на этот раз «Аквариум» жестко взял меня и мою семью в оборот. Чужие исчезновения закончились. Не дернешься, как, бывало, в других ипостасях! Я – прямиком из Венеции в Москву, а дочь – из Москвы в Венецию. А жена, тем временем, в Южноморске, откуда я сбежал через зеркало.
– Папуль, ну, ты что молчишь? Счетчик-то тикает!
– Ничего не тикает… двести рублей уже заплатишь по-любому. – Я мучительно пытался сообразить, как мне выведать, что же она, собственно, делает в Венеции, не открывая своего полнейшего неведения. Скорее всего, раз с ней в Биеннале фигурируют «девочки», они там оказались по программе студенческого обмена. – Ну, как тебе местный универ? – наугад спросил я.
– Да я же тебе несколько дней назад говорила! Административный корпус в таком шикарном Палаццо Ка’ Фоскари на Большом канале, а кампусы разбросаны по всему городу и в Местре. Живем в общежитии по двое, я с Таней Рудаковой. По вечерам у нас весело! Да, папочка, вот что я тебе хотела сказать… Сама собиралась позвонить, а тут ты… Помнишь, я тебе говорила про Дмитрия Евстигнеевича, нашего русского человека, который работает в универе, в Центре исследований по искусству России? Помнишь? Что ты молчишь?.. Ну, Дмитрий Евстигнеевич Колюбакин, такой милый, остроумный, всё ухаживает за мной, показывает Венецию?..
– Так, – сумел выдавить из себя я, – и что?
– В общем, в моей жизни произошло важное событие… он сделал мне предложение.
– В каком смысле – предложение? – оцепенел я. Час от часу не легче: «Аквариум» бьет без перерыва, не давая продыха! – Замуж, что ли?
– Ну да, представляешь! Я ему еще ничего не ответила, но, думаю, что соглашусь. Буду жить в Венеции, папуля! Он, конечно, на пятнадцать лет старше, но ведь мои ровесники – дебилы, сам знаешь.
Я перевел дыхание.
– А он что – сейчас рядом, этот Колюбакин?
– Нет, он на работе. Мы сами пошли в Биеннале, это недалеко от Дворца Дожей: сначала по Рива дельи Скьявони до Арсенала, а потом…
– Вот что, дочка, – перебил ее я. – Выбрось этого Дмитрия Евстигнеевича из головы. Он, хоть и краснобай, а, на самом деле, пустой человек, позер и хохмач, и заполняет пустоту марихуаной и кокаином. Ты с ним попадешь в беду. Ответь ему «нет» и попроси больше не приближаться к тебе.
– Да ты что? Какая марихуана? Да мы же говорили с тобой в прошлый раз о Дмитрии Евстигнеевиче, и ты сказал: «Ну что ж, пусть покажет тебе Венецию, но, если будет в гости к себе звать, не ходи»!
– А ты ходила?
– Папа!..
– Это правда?
– Правда! Но он приходит к нам в гости в общежитие! А что – нельзя? Он, на минуточку, наш куратор!
– Он урод – в жопе ноги, как сказала одна общая знакомая! – не сдержался я. – Слушай меня внимательно. В комнату его больше не пускай. Разговоров не заводи. На его разговоры не отвечай. Если он куратор, то пусть курирует, но не тебя лично, а всю группу.
– Какая еще общая знакомая, если ты его не знаешь? Если бы знал, то сказал бы в прошлый раз! Папа, какая муха тебя укусила? Что ты придумываешь?
– Я не понял тогда, о ком ты говоришь. Я знаю его по Южноморску, где он был доцентом в местном университете. Едва ли не первое, что он мне предложил при встрече – это забить косячок.
– Да разве ты был когда-нибудь в Южноморске?
– А откуда мне тогда знать, что Колюбакин работал в местном университете? А он ведь там работал, не правда ли, и говорил тебе об этом?
– Я всё поняла… ты навел о нем справки, и кто-то накрутил тебя против него. Папа, ну нельзя же так! Мало ли кто о ком скажет! А у меня самой, по-твоему, глаз нет? А мама меньше тебя понимает в людях? Она мне сказала: «Леночка, ты внимательно присмотрись к нему, попроси рассказать о себе поподробней и, наконец, постарайся узнать, сколько он зарабатывает», но она не говорила за глаза о человеке, что он урод – в жопе ноги!
– А ты ей сообщила о предложении Колюбакина?
– Ну… да. Решила: сначала ей, потом тебе.
Ну, Аня, партизанка! Ни полсловечка по телефону о венецианском женихе! Женская солидарность!
– Я буду с вами обеими иметь серьезный разговор на эту тему. Мы по телефону твоих женихов обсуждать не будем. И уж тем более благословлять. Пусть он явится пред очи родителей, и мы с ним основательно поговорим.
– Да как он явится? Из Венеции, что ли, прилетит?
– Любит – прилетит и из Венеции. А если он просто развлекается, то пусть там и остается. Но без тебя.
– Да откуда у тебя вдруг эти домостроевские замашки? Почему ты унижаешь меня? Ты мне даже ничего не советуешь, просто диктуешь свою волю и всё! Папа, я совершеннолетняя, я личность, у меня своя жизнь, и я имею право выбора. Не смей так говорить со мной!
– Лена… – начал я, но
