Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
Из тамбура вышла любопытная тетка, проходя мимо меня, она с гнусной улыбочкой ткнула пальцем в окно:
— Глянь, как улепетывает твой хахаль, только пятки сверкают!
Я прильнула к стеклу. В свете уличного фонаря хорошо был виден Клаус. Вместо того чтобы искать потерянную кредитную карточку около платформы, он стремительным шагом возвращался к дому Евдокии Ивановны.
Что он там забыл? — недоумевала я. Версия с потерянной кредиткой мне теперь тоже казалась сомнительной. Когда люди замечают, что потеряли карточку? Когда подходят к банкомату и не могут ее найти. Как это вообще возможно — на бегу почувствовать, что кредитка выпала? Немец ее у сердца хранил, что ли? У Клауса с собой кожаная сумка-планшет, он носит ее через грудь, как портупею. Абсолютно исключено, чтобы из такой сумки что-нибудь выпало. Выходит, что возвращается Клаус по другой причине, но по какой?
Меня вдруг озарило: золотой медальон! Я вспомнила, каким жадным взглядом иностранец изучал ценную вещицу, с какой неохотой выпустил ее из рук. Возможно, Клаус не признался, что он коллекционер, а коллекционеры страшные люди: ради раритета, запавшего им в душу, пойдут на что угодно. Евдокия Ивановна твердо дала понять, что ни за какие деньги не расстанется с единственной памятью об отце, и это значит… значит… У меня похолодело в душе. Это значит, что поэтесса в опасности!
Я вскочила и заметалась по вагону. Мне надо выйти! Срочно! Как назло, следующую станцию электричка промахнула без остановки, я смогла выйти только в Реутово.
Когда за спиной захлопнулись двери вагона и последняя электричка на Москву исчезла в темноте, меня тут же охватили сомнения в том, что я правильно поступила.
Нет, это были не сомнения, это была твердая уверенность: я идиотка!
Странный поступок Клауса может иметь под собой миллион вполне логичных объяснений. Не надо забывать, что он иностранец. Возможно, у него случилось несварение желудка, прихватило живот, русский мужик просто приспустил бы штаны и сел в кустах, но европеец себе такого позволить не может! Немец отправился на поиски туалета, а не найдя его на станции (ибо его там в принципе быть не может, что за роскошь — устанавливать сортир, когда кругом полно деревьев), решил вернуться в дом к Евдокии Ивановне, чтобы цивилизованно справить нужду. Может такое быть? Да запросто!
Тогда почему же я стою ночью в полнейшем одиночестве на железнодорожной платформе в незнакомом городе? Да потому что идиотка!
Чтобы окончательно в этом убедиться, я позвонила Евдокии Ивановне. Я уже приготовилась рассыпаться в тысяче извинений за поздний звонок, но поэтесса не взяла трубку.
Хм. Однако это еще ничего не доказывало. Возможно, пожилая дама после визита Клауса легла спать, тем более что она говорила, что завтра улетает за границу.
Я не знала, что предпринять, то ли возвращаться в Салтыковку, то ли ловить такси и ехать домой. Всё решил случай. К платформе подъехала последняя электричка из Москвы, и я запрыгнула в вагон. Через десять минуть я была на станции и знакомой дорогой шла к дому Евдокии Ивановны. Эх, была не была! Лучше сделать и пожалеть, чем всю оставшуюся жизнь жалеть, что не сделала. В конце концов, максимум, чем я рискую, — что поэтесса примет меня за сумасшедшую. Но эту неприятность я как-нибудь переживу.
Я давила на звонок в воротах, но безрезультатно. Тогда я толкнула дверь — она оказалась не заперта. Нехороший знак, очень нехороший. Дверь в доме тоже была открыта. Оставалась надежда, что хозяйка просто выскочила на минутку к соседке за сахаром.
— Евдокия Ивановна, вы тут? — Я переступила порог. — У вас двери почему-то не заперты, вы в курсе?
В нос ударил резкий запах газа. Господи, да здесь не продохнуть! Из школьных уроков по гражданской обороне я смутно помнила, что в таких случаях, чтобы не потерять сознание, надо намочить какую-нибудь тряпку и дышать через нее. Я судорожно обшарила гостиную взглядом, никаких тряпок не обнаружила. Тогда я стянула с себя футболку, бросилась на кухню, сунула ее под кран, — и тут увидела Евдокию Ивановну.
Женщина лежала ничком около обеденного стола. Ее левая рука была неестественно подвернута. А рядом на полу валялось блюдо с недоеденными бутербродами с черной икрой.
— Евдокия Ивановна, вы живы? — я бросилась к пожилой даме.
Я перевернула поэтессу на спину, она не подавала признаков жизни. Наклонившись к ее груди, я пыталась услышать дыхание, ужасно мешало, что приходится действовать одной рукой, второй я придерживала мокрую футболку. Кстати, она не очень-то помогала, глаза слезились, в горле першило, а голова кружилась.
Оставаться здесь было нельзя. Я подхватила Евдокию Ивановну под мышки и поволокла к выходу. Для этого марш-броска я на целую вечность задержала дыхание и, очутившись на улице, принялась жадно хватать ртом воздух.
И тут сзади раздался взрыв. Взрывной волной меня отбросило к забору, больше я ничего не помнила…
Когда я очнулась, то обнаружила себя лежащей на больничной койке, рядом на стуле сидел Руслан Супроткин и держал меня за руку. Жутко болело все тело, и в ушах стоял какой-то шум. О, да это же шум прибоя, как будто море навсегда поселилось в моей черепушке!
— Ух, ты, здорово! — сказала я.
— Люська, ты очнулась! — обрадовался капитан. — Как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит?
— Ты слышишь это?
— Что? — не понял капитан.
— Ну, это, — я забыла слово, поэтому просто показала руками, как волны бьются туда-сюда о берег. — Это, понимаешь?
Руслан с ужасом на меня таращился.
— Доктор, — сказал он кому-то поверх моей головы, — она говорит странные вещи. У нее с сознанием всё в порядке?
Надо мной склонился врач в белом халате, оттянул мое веко и посветил рефлектором в глаз.
— Доктор, — радостно сообщила я, — а я слышу море!
— Это последствие контузии, — ответил эскулап, — скоро пройдет, наслаждайтесь.
В этот момент я вспомнила всё: как вернулась в дом к Евдокии Ивановне, как обнаружила её лежащей на полу, как прогремел взрыв.
— А что с поэтессой? — вскрикнула я. — Она жива?
— Успокойся, — сказал Руслан, — Евдокия Ивановна несколько часов назад пришла в сознание. У нее сотрясение мозга, в ее возрасте это, конечно, серьезная травма, но, думаю, она выкарабкается. Преступник оглушил пожилую даму, а потом открыл газ, чтобы взорвать дом и уничтожить все следы.
— Значит, так, записывай приметы преступника: зовут Клаус Кляйн, по национальности немец, родился в местечке… черт, название вылетело из головы, где-то в Северном Рейне — Вестфалии. На вид сорок — сорок два года, рост… меня на десять сантиметров выше, значит, метр семьдесят пять, телосложение худощавое, глаза светло-карие, волосы русые, короткие. Особые приметы, — я на секунду прикрыла глаза, — особых примет нет, совершенно обыкновенный с виду человек. Необходимо выслать его описание в аэропорт, пусть таможенники его задержат.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
