краев, вздорожало вчетверо, а деньги, полученные по указу императрицы, кончились. Скотина тощала от бескормицы, и многих коров пришлось зарезать, чтобы спасти людей. Выручала волжская рыба, но зимой и ее не стало, обмелела Волга, скатилась в море рыба. Марта почернела лицом, стала похожа на старуху, к весне слегла, а вскоре ее не стало. Рядом с колонией росло, расширялось кладбище, и там лежало едва ли не столько, сколько было живых.
А может быть, Господь забрал Марту к себе, чтобы она не видела тех страшных людей. Иоганнес уже не помнит, в каком году это было, только-только стали восстанавливаться после голодного года. Они приплыли по Волге, высадились на берег и пришли в колонию. Они выгнали всех, и взрослых, и детей, на площадь. По-русски во всей колонии понимали только Гельцель и Вольфганг. Среди этих разбойников были и узкоглазые, похожие на степняков-киргизов. Главный разбойник был одет в богатую одежду, один глаз у него был перевязан, а через щеку шел страшный шрам.
— Переведи им, — кнутом он ткнул в Гельцеля, — чтобы присягнули на верность царю Петру Федоровичу, и тогда он одарит вас своей милостью.
И тогда вышел Вольфганг и сказал, что мы не знаем царя Петра Федоровича и что российская императрица — Екатерина.
— Катька — самозванка и немка! — заорал одноглазый. — И мы доберемся до нее и до вас, немцев, если не присягнете истинному царю.
Он вытащил саблю и ударил Вольфганга, и тот упал. А Гельцель велел встать всем на колени и поклясться в верности разбойничьему царю. А потом они забрали всех лошадей, которые были во дворах, и угнали коров. Вольфганг выжил, Анхен выходила его, только у него стали трястись руки и сильно болеть голова.
Потом Иоганнес узнал, что это были бунтовщики, их главарем был Емельян Пугачев. Второй год на Волге продолжались беззаконие и разбой, и армия не могла усмирить бунтовщиков. Стали доноситься слухи, что степняки кайсак-киргизы вооружились и нападают на колонии. Иоганнес понял, что искать защиты в этой стране не у кого, и купил ружье. Молодой Руперт посмеялся над ним: «Эти малорослые степняки? Я их видел немало на рынках. Мне ли их бояться?»
Глупый молодой Руперт! Киргизы налетели со степи, там, где вставало красное от пыльного облака солнце. Они скакали на своих мохнатых лошадках и тонкими голосами кричали «Хур-р-ра-а-а!» Их было очень много. Иоганнес заперся в доме и по лестнице залез на чердак, где лежало его ружье. Киргизы подскакали к его дому, и Иоганнес стрелял в них. Киргизы развернулись и умчались. У молодого Руперта не было ружья, киргизы ворвались к нему в дом и изрубили Руперта кривыми саблями. Его жена с маленьким сыном спряталась в подвал и потому спаслась. Киргизы разграбили все, что попалось им, увели лошадей и скот. Руперта похоронили на кладбище неподалеку от могилы Марты…
А может быть, прав был тот молодой пастор, который говорил, что нужно жить на земле предков?
Все медленнее двигаются ивовые прутья в старческих руках, свесилась седая голова, дремлет на солнышке старый Иоганнес, и снится ему его родное село на берегу Майна. Еще нет проклятой войны, он в новой рубашке и соломенной шляпе с лентой идет по улице, а навстречу ему — Марта, молодая и красивая, машет ему рукой, манит, манит: «Пойдем ко мне, Ганс, я живу уже не здесь, там хорошо, там нет войн и злых людей, и мы там будем счастливы…»
***
Весной на третьем году службы Герка получил наконец отпуск на родину. Десять дней, не считая дороги, и вот он в пассажирском вагоне сидит и смотрит на степи Прибалхашья, плывущие, разворачивающиеся широким кругом за окном. Почти три года тому назад в окне теплушки они были безнадежно-тоскливыми, желто-серыми, а сейчас покрыты зеленой травой с полянами маков, радостные, обещающие. Домой! Домой! Поезд идет слишком медленно, целые сутки, не спится и ночью. В кромешной темноте редко-редко мелькнет фонарь у переезда да призрачный, слабый огонек замелькает на горизонте. То ли ночная машина, то ли чье-то жилье в этой нежилой тьме. Герка задремывает и просыпается от толчка — станция Сары- шаган. Еще двенадцать часов — и дома! Он не сообщал, не писал, что приедет, явится неожиданно, мама растеряется и удивленно спросит: «Ты откуда?» И только потом…
За три года многое изменилось дома. Мама пополнела, стала двигаться медленнее: болят ноги. По утрам долго не может разогнуться: болит спина. Изменился и Герка, он никак не может вписаться в этот неторопливый мир. Он — как молодой зверь, выпущенный из клетки. Десять дней — нужно увидеться с друзьями, с родственниками, везде расспросы, одно и то же нужно повторять, а все хлопают по плечу: «Ой, какой ты стал! Ой, какой ты в военной форме!» И нужно снисходительно улыбаться и говорить дежурные слова про солдатскую службу.
Лида Птицына в своей квартире собрала одноклассников на встречу, и Герка думает, как одеться. Школьный пиджачок жмет в плечах, и почему-то торчат руки из рукавов, и он решает: брюки гражданские и гимнастерка с сержантскими погонами и тремя значками слева на груди. Посмотрел в зеркало, пригладил чубчик (третий год службы, разрешено) — бравый солдат! Собрались одни девчонки, многие учатся в Свердловске. У Юрки Горячева какие-то дела, не смог, только Боря Кириллин пришел. А Герка никак не может отождествить себя с ними, он стал другим и пришел из другого мира. Он — как молодой зверь, долго томившийся в неволе. Он слушает, как девчонки болтают об учебе, о каких-то мелких, незначительных делах. А через три дня кончается отпуск, он уедет, и снова — служба, казарма, танкодром, казарма, танкодром…
— Лида, — в сторонке, чтобы другие не слышали, — у тебя есть водка? Налей-ка мне стакан, — Лида изумленно и испуганно уставилась на Герку.
— Ты серьезно? Полный? Ну ты даешь! Сестра Виля удивилась и озаботилась:
— Ты что? Водку пьешь?
— Да какая водка? Это вода, — и Герка медленными глотками, с перерывами выпивает стакан.
Немного полегчало.
Одноклассницы украдкой посматривают на него. Неужели этот солдат, пахнущий табаком, — отличник Гера из их класса? Поглядывают на тугие плечи и грудь, обтянутые гимнастеркой, на тонкую талию. Не похож на их однокурсников, огрубел, конечно, но что-то в нем есть…
А Герка в самом деле как с цепи сорвался. Домой приходит поздно, изрядно подвыпивший, валится на кровать. И мать долго смотрит на раскинувшегося во сне сына. Пахнущий табаком и водкой, ее младший, он не похож на старших. У Нины, слава
