Валерьянович! — лишь чуть-чуть торопливей, чем это было бы естественно, выпалил Богинский. — Тех двух поднадзорных, что господин полицмейстер схватил нынче, можно пока не выпускать? Хочу их допросить: кто-то же передавал варягам перед набегом сведения о сторожевых башнях и порубежниках!
«А кто-то и вовсе всё сделал, чтоб порубежников скомпрометировать и в казармах запереть, — вздернул брови Митя. — И кто бы это мог быть? Ах да, господин Лаппо-Данилевский, предводитель губернского дворянства, а вовсе не парочка поднадзорных. Но Богинскому об этом не расскажешь. Хотя бы потому, что неизвестно — не получает ли он у Лаппо-Данилевского второе жалованье.»
— Попробуйте, — согласился отец, но в голосе его звучало сомнение. — Хотя если бы все преступления совершались исключительно лицами, замеченными в выступлениях против властей, я бы сейчас не был вашим начальством, — он прощально кивнул ротмистру.
— Аркадий Валерьянович, — окликнул вслед Богинский. — Покровитель там, или нет, а полицмейстер наш… бывший полицмейстер… скользкий, как угорь, и мстительный, как африканский мавр. С покровителем или без — он не забудет!
Отец только кивнул, давая понять, что услышал предупреждение, и пошагал прочь.
— Может, сказать ротмистру, что один из тех двоих поднадзорных — человек полицмейстера? — нагоняя отца, поинтересовался Митя. — Или даже оба?
— С чего ты взял? — с любопытством покосился на него отец.
Митя открыл рот… И закрыл. Рассказать отцу, что большая часть нелегальной литературы была довольно безобидного свойства, а если целью был Захар Гирш — а точнее, его дядюшка, каббалист со строительства чугунки — то компрометировать гимназиста надо было чем-то посерьезнее. Вот Петр и принес с собой морозовскую брошюрку, призывающую к убийствам. Хотя Петр умом не блещет, и его вполне мог использовать его приятель Иван.
Но если пересказать все эти умозаключения, первое, что отец спросит: «Так нелегальщина все же была? И куда она делась?» И что, отвечать чистую правду: «Я по ней пальцами поводил, и она прахом рассыпалась»
Поэтому Митя лишь пробормотал:
— А кто тогда? Барышни и гимназисты? Так они как наш Ингвар — один раз пойдут на этот их кружок, другой — откажутся. Разве ж можно от них ждать постоянных сведений?
— Ингвар отказался, а тебе обязательно было туда тащиться? От светских хлыщей прямиком к поднадзорным полиции: не мог бы ты менять круг знакомств… не столь радикально?
Митя даже остановился: отец сделал какие-то вовсе неожиданные выводы из его слов!
— Если ты хотел таким образом наказать меня, то я ведь уже разрешил тебе вернуться в Петербург. Приедет твой дядя — и отправляйтесь.
Отец снова зашагал по коридору, в раздражении с каждым шагом впечатывая наконечник трости в пол.
Митя пару мгновений смотрел ему вслед, и потащился следом. А что он мог сказать? Что не хочет ехать в Петербург? Или что встречи с дядей он, скорее всего, не переживет? Если, конечно, не сдохнет раньше.
У дверей участка мрачная Ада поджидала старшего братца. Завидев обоих Меркуловых, улан решительным шагом направился к ним.
— Аркадий Валерьянович, рад встретить вас обоих — чтоб не было потом разговоров, что я у вас за спиной… — он резко повернулся на каблуках, пристально уставившись на Митю. — Если бы мои сестры не были обязаны вам честью и жизнью — я вызвал бы вас на дуэль, Дмитрий! А так просто убедительно прошу к ним более не приближаться.
— Петя! — Ада вцепилась обеими руками брату в локоть. — Причем тут Митя? Это же я взяла его с собой.
— С тобой не я, с тобой родители после поговорят. — процедил Петр. — Но сама, без сопровождения ты бы не пошла — не вовсе же безголовая. А тут и сопровождение явилось! — он окинул Митю взглядом с ног до головы. — Прошу принять мои слова со всей серьезностью, Дмитрий! Довольно уже, что вы всех трех старших… перебрали. от Лидии до вот, Ады. Будьте так любезны остановиться, пока до Алевтины не дошло. Прошу прощения, Аркадий Валерьянович. — и он поволок Аду к выходу.
— Что за мерзости ты говоришь, Петр Шабельский! — тяжелая дверь участка, захлопнулась за ними, отрезая возмущенный Адин вопль.
— Сдается, круг твоих светских знакомств еще больше сузится, — задумчиво сказал отец. — Мне жаль.
«А мне — нет. — подумал Митя, вслед за отцом выходя на улицу. — С Даринкой же мне не запрещали встречаться, а она единственная из сестер Шабельских, кто меня сейчас интересует. Хотя любопытно, что Петр о ней даже не вспомнил».
— Зато среди либеральной молодежи станешь героем — они же понимают, что, если бы нашли нелегальную литературу, так дешево бы не отделались.
Подошвы постукивали по булыжникам площади, осенний ветер забирался под сюртук: что хорошо в провинции — перешел площадь, и уже дома. Ванна, горячий чай, постель… Голос отца монотонно так звучит, успокаивающе…
— И все же как тебе удалось ее уничтожить?
Задумавшийся Митя даже рот уже открыл, ответить, да так и замер. Вскинул глаза — и наткнулся на пристальный, испытывающий взгляд отца.
— Не понимаю, о чем ты! — отрезал Митя.
На лице отца мелькнуло отчётливое разочарование. Он тяжко вздохнул:
— И когда ты поймешь, что я тебе не враг и ты можешь мне довериться?
Они молча пересекли площадь, и уже у самых ворот дома отец спросил:
— Не желаешь говорить о нелегальщине, тогда, может, объяснишь хотя бы, что за мертвецкий кирпич, из-за которого меня вызывал губернатор? И который срочно следует поставить с нашего завода во все присутственные места губернии? А заодно уж почему мои городовые требуют с меня «хоть по половинке кирпичины на брата»?
— Э-э… Мнээээ… — только и мог протянуть Митя.
Лихорадочно соображая, что ответить, он вслед за отцом вошел в дом, после промозглого октябрьского ветра погружаясь в тепло, и запахи позднего обеда.
— Аркадий, неужели правда? — тетушка, с неприлично растрепавшейся прической, выскочила навстречу и замерла, буравя взглядом отца. На Митю она старательно не смотрела.
На лестнице второго этажа стоял Ингвар. Половиной пролета ниже сквозь балясины перил подглядывала Ниночка, а под лестницей, затаив дыхание, чтоб не прогнали, засела Леська.
— Что тебя так взволновало, Людмила? — отец отдал трость и шляпу возникшей, точно бесплотный дух, Маняше.
— Что Дмитрий… связался с каким-то… разбойниками… бунтовщиками… и его… арестовали?
— Как видишь, вот он, Дмитрий, жив, здоров и на свободе, — отец кивнул на Митю. — Что у нас на обед? — отец направился было в сторону столовой, но тетушка отчаянно метнулась ему наперерез:
— То есть, ничего подобного не было? Ее превосходительство и госпожа Лаппо-Данилевская, хочешь сказать, они… солгали?
— Здесь была Лаппо-Данилевская? — насторожился отец.
— Да! Я велела подать чай, Ниночка читала им стишок, они даже
