– Стоп, мам, – напрягаюсь я всем телом. – Иностранки? Кто тебе звонил?
– Так бывшая забугорного мужа Вики, Линда, что ли.
Желудок скручивает тугой спазм, а к горлу подкатывает тошнота.
Ну, конечно, здесь не обошлось без Линды Гросс, из-за неё и не успел на рейс Никлаус. Как она его удержала? Заперла в комнате?
– На что ты согласилась, мам? Говори! – требую я, склонившись над столом.
– Ну, так… Соврать, что болею я страшной болезнью. Сказала, плохо тебе на чужбине, чахнешь. А Вика-то тебя отпускать обратно не хочет. Дошло до наркотиков, с парнем каким-то плохим связалась. Денег перевела, чтоб я себя и квартиру к твоему приезду в порядок привела. Беспокоилась она за тебя страшно, Анька. Так и я начала переживать. Чуть не сорвалась даже, от страха. Помогла мысль, что ты вернёшься…
– Линда обо всём наврала, – хрипло выдыхаю я. – Я не останусь, мам.
Горло душат слёзы, невозможность ситуации сводит с ума, выворачивает душу наизнанку. Линда Гросс – ужасная женщина. Страшная! Она никогда не даст нам с Ником спокойно жить.
И что, прикажите, в таком случае делать?!
– Как не останешься, Анечка? Я изменилась, не видишь, что ли?
Я смаргиваю слёзы, смотрю в глаза растерянной мамы, которая согласилась на обман Линды, подыграла ей, вновь манипулировала нами с Викой, и чувствую, как по пищеводу поднимается отравляющая ядом злость.
– Ты обманом заманила меня сюда, разве, не понимаешь, что это отвратительно? – цежу я. – Лгать о таком? Играть чужими жизнями? Ты не изменилась, мам. Ты по-прежнему думаешь только о себе!
Я отталкиваюсь от стола и поднимаюсь на ноги. Меня не трогают ручейки слёз на её щеках, я слишком зла, чтобы обращать внимание на то, что делаю кому-то больно. Мне сделали гораздо больней.
Достаю из рюкзака выключенный телефон и жму на кнопку включения. После загрузки на телефон начинают сыпаться разного рода оповещения о пропущенных звонках и сообщениях в мессенджеры. Смахиваю всё одним движением пальца и, открыв телефонную книгу, жму на заветный номер.
Мне необходимо услышать родной голос, рассказать, что всё было обманом.
– Кому ты звонишь? – доносится мне в спину от мамы. – Анька? Куда ты пошла? Давай попьём чаю, а?
Господи, я не выдержу всего этого…
– Анют? Как ты? Как долетела?
– Она обманула нас, Вик. Снова-а…
Я больше не сдерживаю рыданий, проскальзываю в спальню, опускаюсь на пол по полотну закрытой за собой двери и изливаю сестре душу.
– Вот же твари! – шипит сестра, пока я всхлипываю в трубку. Я ей рассказала и об участии Линды Гросс. – Надо было догадаться об этом, по тому, что происходило у нас. Настоящий дурдом, Анют. Но ничего, всё наладится, веришь? Вернёшься домой, и всё будет хорошо.
– Как Ник? – тут же спрашиваю я. – С ним всё в порядке?
– Он… хорошо всё с ним, Анют. Вот что, Ань, – твердеет её голос. – Бери-ка ты свои вещи и дуй в гостиницу, ладно? Я закажу билеты на самый ближайший рейс, и сообщу тебе о нём в сообщении. Договорились?
– Спасибо, Вика.
– Глупости. Я люблю тебя, Анют.
– И я тебя.
Я откладываю телефон на пол, стираю рукавом кофты, который вытягиваю из-под куртки, слёзы с щёк, шмыгаю носом, и тут слышу глухое бормотание мамы со стороны кухни. Отсаживаюсь чуть в сторону, чтобы немного приоткрыть дверь, прислушиваюсь. Бормотание сопровождает шуршащий звук. Словно она что-то ищет. В моём рюкзаке.
Поднимаюсь на ноги и лечу на кухню. Мама дергается на моё появление, отбрасывает от себя ставшим бесполезным рюкзак. В её пальцах зажат мой паспорт с грин-картой. В другой руке – ножницы.
– Нет, – выдыхаю я. – Ты не посмеешь…
Лицо мамы совершенно несчастное, но синие глаза, так похожие на мои, блестят непоколебимой решительностью. Она медленно кивает. Острые концы ножниц ползут в стороны.
– Я не отпущу тебя, Анька, – всхлипывает она. – Не могу я без тебя, ясно?
– Пожалуйста, мам…
Мелкие кудряшки подпрыгивают, когда она качает головой.
Я бросаюсь к ней. Налетаю на спину, потому что она резко отворачивается. Ножницы скрепят по плотному материалу. Я что-то кричу, цепляясь пальцами в руки мамы, чтобы помешать. Она что-то отвечает, отталкивая меня. Пальцы в ручках ножниц побелели от напряжения. Мы боремся. Ревём белугой обе. Я больно ударяюсь бедром об угол стола. Мама ранит палец об острый край ножниц. На моём фото остаётся кровавый отпечаток.
Одна половинка паспорта летит к полу. Шлёпается о линолеум. Мы обе замираем, тяжело дышим.
Я делаю медленный шаг от мамы. Ещё один. Ноги дрожат. Меня всю трясёт.
Разворачиваюсь и бегу вон из квартиры, хлопнув за собой дверью с такой силой, что грохот разносится по всему подъезду.
Улица встречает меня преддождевым воздухом и мрачным раскатом грома. Секунда, и на меня обрушивается холодный ливень, разбавляя злые слёзы на моих щеках. Я и так не разбирала дороги, а теперь и подавно не вижу, куда иду. Огибаю оградку, внезапно появившуюся из-за пелены дождя. Вода льёт за шиворот, мокрые пряди волос липнут к коже лица и шеи, джинсы, как вторая кожа, облепляют ноги. Подхвачу воспаление лёгких и умру.
В чужой стране, которую никогда по-настоящему не любила.
Вдали от родных и близких. Вдали от Никлауса.
Господи, как же больно…
Чем же я так не угодила миссис Гросс, чем так не угодила собственной матери? За что они меня ненавидят?!
Я хороший человек! Я не заслуживаю подобного отношения!
Дождь внезапно исчезает. Я останавливаюсь, отбрасываю с лица мокрые пряди и понимаю, что вошла под арку. Гулкое эхо дождя проходит сквозь меня, чтобы отразиться на другом конце просвета. Опираюсь спиной на старый кирпич, поднимаю лицо вверх и с силой сжимаю кулаки. Пару раз бью ребром ладони обеих рук по стене. Физической боли не чувствую.
Так паршиво, как сейчас, мне не было никогда в жизни.
Ощущение, что я провалилась в тёмный и мрачный колодец, из которого невозможно выбраться. Я уже стёрла все пальцы в кровь, до мяса сломала пару ногтей, на моих коленях и локтях ноют от противной боли ссадины – я не оставляю попыток вырваться из заточения, но все они в итоге тщетные.
Опускаюсь на корточки, обнимаю руками колени и утыкаюсь в них лбом.
Не знаю сколько проходит времени, когда меня внезапно окутывает спокойствие. Разливается горячим теплом в груди, словно я глотнула обжигающего нёбо и язык чая. Я поднимаю голову ровно в тот момент, когда дождь прекращается. Просвет арки заполняет вечернее солнце, играет золотистыми бликами в зеркалах луж, которые отражают кусок здания.
Поднимаюсь на затёкших ногах и возвращаюсь к дому мамы.
