к группе молодёжи, самым негативным образом настроенной против советской власти. Они собираются в кафе на Невском, это небольшая забегаловка недалеко от «Сайгона». 10 ноября они планируют провести большой сбор. Уверены, гады, что в День милиции будет не до них! Но именно тогда Карецкий должен войти в круг подозреваемых.
Карандаш ткнулся в лист бумаги и очертил круг. Рука Петрова не дрожала. Круг получился чётким, как у циркуля. Москвин смотрел в форточку, надеясь услышать знакомый посвист северного ветра. В это время он думал, что невыносимо далёк от проблем большого города. Он не знал, где находится кафе «Сайгон», ни разу не бывал в знаменитой забегаловке, никогда не был в Старой Деревне. А ещё он не любит рок-музыку и с трудом может отличить студентку-комсомолку от валютной проститутки.
До средней школы милиции вся его жизнь протекала в сибирском городе, в котором были и есть преступники, наркоманы, проститутки и другие антисоциальные элементы, но всё это прошло мимо сознания Сергея. Он учился в обычной школе, сторонился хулиганов, старался быть незаметным из-за нехорошего прошлого. Сергей никогда не вспоминал детдом потому, что не хотел ничего вспоминать. В его прошлой жизни ничего хорошего не было. В Ленинград он приехал, чтобы построить новую жизнь. Его документы нигде не приняли, но в средней школе милиции был недобор, и он подался в милиционеры. И в школе он сторонился всех, кто мог хоть чем-то напомнить о прошлом. Сергей не знал жизни. Не знал города. А здесь ему хотят сделать прививку от беспамятства. Сейчас он должен продать доверие Влада Карецкого за три копейки. В этом случае пострадает не Карецкий, а Москвин. Влад никого продавать не собирается. Да ему и не предлагают. Сергей именно сейчас обиделся на жизнь. С самого начала она ставила его в такие рамки, из которых нет нормального выхода. Почему-то ему всегда приходится идти на преступление. И сейчас он должен совершить моральное преступление против собственной нравственности. Эти мужчины знают, что Влад ему доверяет. Они хотят использовать чужое доверие, поставить его на службу своим интересам. И вбивают ему в голову, что эти интересы являются государственными.
– На службу государства! – раздался громкий окрик. Петров повысил голос. – Ты не слушаешь меня, Серёжа? Ты уснул, что ли?
– Нет, товарищ полковник, не уснул, – передёрнулся Москвин, отрывая пристальный взгляд от форточки. Спасительный ветер улетел в другую сторону. Жизнь поставила заслон всем ветрам. Она не любит посредников. В любой ситуации Сергей остаётся один на один с собственной совестью.
– Так сделаешь, о чём тебя просят? – ещё больше повысил тон полковник Петров. – Ты понял, что надо сделать?
– Сделаю, товарищ полковник! Я всё понял.
Сергей улыбнулся. А что ему оставалось делать? Жизнь не оставила выбора. Она приготовила ему ещё одно испытание. Сергей должен выжить любой ценой.
Мужчины вполголоса загомонили, радуясь, что проблема исчезла. Сотрудник согласен выполнить задание. Они понимали, что это непростое решение для любого человека. И полковник Петров понимал, что Сергей должен сделать сложный выбор. А когда согласие Москвина было получено, все с облегчением выдохнули, внутренне радуясь, что это не их жизнь поставила перед трудным испытанием.
– Тогда за дело, сынок! Праздник тебя не касается, в следующем году отметишь как следует. – Полковник сменил командный тон на отеческий, – а в этом ты проконтролируешь Влада, чтобы всё было по высшему разряду. Проведёшь его, выдашь казённые деньги, пусть сидит там, сколько его душе заблагорассудится. А ты рядышком будь, под боком, чтобы в случае чего перекрыть канал. Нам подстраховаться надо.
Под журчащий доброжелательный тон незаметно навалилась дрёма. Сергей с трудом держал открытыми слипающиеся от тяжёлой духоты глаза. В детстве не всё так плохо было. Всё-таки настолько откровенно ему ещё не предлагали продать душу и тело. Если и приходили беды, то они шли косяком из неизвестности, из тумана. А здесь всё открыто, как на аэродроме. Пустое поле, всё просматривается на сотни километров. Эти важные мужчины уверены, что он продаст не только свою душу, но и чужую. Вообще любую, какая попадётся под руку.
– Я могу идти?
Сергей поднялся и вышел под общее молчание. Петров, не скрывая удовольствия, бодро постукивал карандашом по ручке кресла.
– Потом доложишь!
Москвин кивнул и закрыл дверь. После его ухода в кабинете Петрова долго молчали.
– Какой-то он не наш, не советский! – сказал тот, что с усами и добродушным лицом. Он рассеянно и нервно щекотал усы, проводя пальцами вверх-вниз и в разные стороны.
– Николай Петрович, может, ты его в свой отдел возьмёшь? – взмолился Петров и подпрыгнул на кресле.
– Куда мне его? Что я с ним делать буду? – резко возразил Николай Петрович. – Чтобы меня потом тыкали на каждом совещании? Я полковник Ряднов, и у меня всё чётко. А вы, Герман Викторович, исполняйте приказ начальника управления. Ваш сотрудник, вы и мучайтесь с ним.
Москвин всё слышал. Осторожно притворив дверь, он пошатнулся от напряжения. Сергей хотел выдохнуть из себя всё, что скопилось внутри за эти бесконечные полчаса, но не смог. Наташа смотрела на него и улыбалась, держа в руке шоколад. Она была счастлива. И она снова любила его.
* * *
Внутри всё дрожало. Тело одеревенело. Ноги не сгибались. Сергей никак не мог выдохнуть воздух. Он так и шёл по коридору, не дыша и думая, что вырвался из расстрельной комнаты. Его принудили согласиться, он не мог поступить иначе. Его отказ расценили бы как неподчинение приказу. Это приговор. Те мужчины, тайком выпивающие дорогой коньяк, раскатали бы его на дороге жизни. Одним взмахом авторучки. Они и собрались, чтобы совершить казнь. Наверное, он облегчил им жизнь на всю неделю. На этот день – совершенно точно. Самое трудное на свете – прожить один день. После него и жизнь не страшна. А что будет завтра – никто не знает. Сергей мысленно взмолился неведомому Богу, чтобы в кабинете не было товарища Басова. Присутствие ещё одного палача он не выдержит.
Какой длинный коридор. Поворот, ещё поворот, и нескончаемые деревянные половицы. Дорога, ведущая в пустоту. В никуда. Отсюда нет выхода. Глянцевые от масляной краски стены отсвечивали мертвенным багрянцем. Выше человеческого роста пластами облупливалась серая побелка. Беспалов говорил, что в прошлом году в отделе делали ремонт. Кабинеты отремонтировали, как положено, а на коридор не хватило средств. Стены окрасили чем попало, на полу вместо паркета настелили простые доски. Сергей схватился за дверь и охнул. Под портретом Ильича сидел капитан Басов. Их было двое вместо одного. Ильич на стене казался живым. Здесь
