подружки для нашего снеговика?
— Неплохая идея.
— Боюсь, сегодня могут возникнуть сложности с её реализацией.
Кивком показала на Ингу. Она устроилась на сиденье, положив голову на ногу Захара, и сдулась окончательно. Захар посмотрел на дочь, аккуратно стянул с неё шапку и бросил рядом. Её волосы рассыпались по его бедру, упали на румяную щёчку. Захар со свойственной только любящим отцам нежностью перебрал прядки её волос.
— У зайки сели батарейки, — констатировала я. — Но это ненадолго.
— У зайца тоже, — кивнул Захар на сына.
Игнат тоже спал, правда, в отличие от сестры, просто привалился к моему боку.
— Да, снеговичку придётся отложить на другой раз. Но я что-нибудь придумаю.
— М-м-м… Романтический ужин при свечах, ванная с маслом пачули, холодное шампанское… — прошептала томно.
Тихонько засмеялась и быстро поцеловала Захара в губы.
— Не смотри на меня так. Я просто шучу. Хотя от бокала вина перед камином я бы не отказалась. А день и правда был прекрасным.
— Он ещё не закончился, — напомнил муж, и на этот раз я ничего не сказала. Всмотрелась в его глаза, но угадать, о чём он думает, так и не смогла.
* * *
Загнать детей в ванную стоило невероятных усилий. Пришлось пообещать, что мы съездим покататься на коньках ещё раз.
— Спокойной ночи, — шепнула я засыпающей дочери и поцеловала её в носик.
— Спокойной ночи, мамочка, — отозвалась она сонно.
Через пять минут дочь уже спала. Я проверила Игната и тоже поцеловала. А когда вышла из детской, обомлела.
Весь холл был выстлан розовыми лепестками. Розовые, белые, алые, они лежали ковром. В мягком приглушённом свете яркими пятнами выделялись огоньки свечей.
Я сделала несколько шагов и услышала музыку. Она лилась из гостиной и напоминала музыку из старых фильмов. Дойдя до двери, я остановилась. В камине горел огонь, Захар стоял рядом, держа в руках бутылку с вином.
— Каберне, — сказал и поставил на полку рядом с двумя большими бокалами. — Год твоего рождения. Ты же не против каберне?
Пол гостиной тоже был усыпан лепестками. Откуда он взял их столько посреди зимы?! Я поглубже вдохнула. Розы…
— Если бы было лето, я бы решила, что ты разорил сад и живую изгородь.
Захар взял бокал и, когда я подошла, отдал его мне. Мы соприкоснулись пальцами и взглядами. На стекле играли блики, тепло огня согревало. Огонь отражался в больших шарах, которыми мы с детьми украсили гостиную, в вазе, но особенно он был заметен в глазах Захара.
— Если судить, что это старое вино, — сказала, пригубив немного, — то я, выходит, тоже старая.
— Не старое, а выдержанное. Про тебя можно бы было сказать, что ты сдержанная, но это откровенное враньё. Сдержанности в тебе столько же, сколько льда в этом камине, — показал на огонь.
— Это хорошо или плохо?
— Ты представляешь камин, в котором вместо огня лёд?
Я облизнула губы и сделала ещё глоток. Лукаво посмотрела на мужа из-под ресниц.
— За твою несдержанность, — сказал Захар. — За огонь.
Мы выпили вина. Я сняла тапочки и встала на лепестки босыми ногами. Нежные прикосновения были похожи на поцелуи, и я опустилась на импровизированный ковёр. Набрала лепестки в горсть и медленно выпустила.
Захар присел рядом, наши взгляды встретились снова. Его рука легла на мою.
— Я ни о чём не жалею, Вика, — сказал он. — Ни о чём.
— Я тоже, — ответила шёпотом.
Захар задержал мою руку в своей. Нет, об одном я жалела — что в доме так много пустых комнат. Что сегодня на катке нас было трое, а не пятеро, но…
Захар прочитал мои мысли.
— Всё ещё будет.
Высвободил бокал у меня из пальцев и поставил рядом с камином. Потянул на себя за обе руки. Ладони наши соприкоснулись, пальцы переплелись. Тело пронзили тонкие ниточки желания: зародились в местах соприкосновения и протянулись по венам.
— Как думаешь, можно заниматься сексом одними только руками? — спросила, лаская его пальцы своими.
— Я бы сказал нет, но это было до встречи с тобой. С тобой я могу заниматься сексом даже глазами.
Он поцеловал мою правую руку, погладил по ладоням с внутренней стороны и взял за запястья. Ещё один поцелуй в местечко, где бился пульс, на сантиметр дальше. Захар прижался к моему запястью щекой и потёрся. Ниточек стало в разы больше. Я судорожно выдохнула.
Если всё, что было с нами, было ради сегодняшнего дня — оно было не напрасно.
— Иногда мне становится страшно, — призналась я. — Я ведь могла и дальше жить с Юрой. Если бы ты…
— Тс-с-с, — коснулся он моих губ. — Не могла. Я бы в любом случае отобрал тебя у него.
Глядя ему в глаза, я понимала — отобрал бы. Действительно отобрал, даже если наши жизни сложились бы совсем иначе. Просто потому, что по-другому быть не могло. Даже если бы нас разделяли сотни лет, мы всё равно обязаны были бы встретиться.
Захар добрался до моих локтей, потом до плеч. Его ладони остановились у меня на лопатках, а взгляд на губах.
Он взял бокал. Отпил и поднёс к моему рту. Последние капли вина, родившегося в тот же год, что и я, обдали терпкостью язык и горло. И тут же она сменилась сладостью губ Захара.
— Это волшебно, — шепнула, обвивая его крепкую шею. Нежно поцеловала в ответ. — Этот день, вечер… Всё-таки, где ты взял столько роз?
— Разве это важно?
— Не важно, — согласилась я.
Захар уложил меня на пол, прямо на лепестки, и их запах наполнил лёгкие. Муж дотронулся до моего лица. Я смотрела на него, а он очерчивал мои брови, нос, губы. Как скульптор повторял черты, изучал, а я, как околдованная, впитывала его прикосновения.
— Говорят, что мужчины полигамны, — сказал он, убрав руку. Вместо пальцев щеки коснулся лепесток. Как крылом бабочки, Захар дотронулся им до моих губ, до уха. — Наверное, со мной что-то не так. Я не вижу других женщин, Вика. Их не стало. Может, это старость, как думаешь? Наверное, в следующий раз нам стоит открыть действительно старое вино.
— А что, если это просто любовь?
— Просто любовь? — переспросил, с пренебрежительной усмешкой, и провёл лепестком по вороту футболки.
— Любовь… Если бы это было так просто.
Его рука опустилась ещё ниже, к животу. Лепесток прошёлся над резинкой штанов и исчез. Футболка задралась до груди, ещё выше. Захар снял её и бросил рядом. Обнажённая по пояс, я была открыта его взгляду, и он нагло пользовался этим. Долго смотрел на меня, не дотрагиваясь, а потом встал. Я едва не застонала,
