о скупцах рассказчик и другие персонажи подсказывают читателю модель моральной оценки и осуждения скупости, этот рассказ заканчивается тем, что действующие лица остаются в недоумении, не зная, что думать о Прохарчине и какие чувства к нему испытывать. Достоевский намекает на то, что он и следует за традицией, и разрушает жанр басен о скупцах в тот момент, когда рассказчик сравнивает Прохарчина с двумя птицами:
Весь этот внезапно остывший угол можно было бы весьма удобно сравнить поэту с разоренным гнездом «домовитой» ласточки: все разбито и истерзано бурею, убиты птенчики с матерью, и развеяна кругом их теплая постелька из пуха, перышек, хлопок… Впрочем, Семен Иванович смотрел скорее как старый самолюбец и вор-воробей [Достоевский 1972а: 262].
Хотя Прохарчин больше походит на «старого вора-воробья», чем на пострадавшую ласточку, использование обеих метафор оставляет читателю простор для множества возможных трактовок образа скупца.
Достоевский заканчивает рассказ не суждениями персонажей о Прохарчине, не истинной оценкой его, а словами самого ожившего скупца. Как видно из второго эпиграфа к этой главе, Прохарчин спрашивает других персонажей и читателей, не может ли быть так, что он все же жив: «А ну как этак, того, то есть оно, пожалуй, и не может так быть, а ну как этак, того, и не умер – слышь ты, встану, так что-то будет, а?» [Достоевский 1972а: 263]. Создав образ скупца, который отказывается умирать и быть подвергнутым осуждению на основании традиционных представлений об этом литературном типе, Достоевский поднимает вопрос о том, что такое типизация вообще и что она означает для личности и для литературного персонажа. В «Господине Прохарчине» скупец – это физическое, материальное существо и абстрактная ценность, живучий человек и призрачное воплощение клише.
Скупец с его античной родословной в системе типов классицизма превратился в анахронизм в литературе романтизма и раннего реализма. Но, несмотря на это, данный образ упорно сохранял жизнеспособность в русской литературе 1830-40-х годов. Кроме «Скупого рыцаря», «Мертвых душ» и «Господина Прохарчина», произведения Н. А. Некрасова, А. Н. Майкова и целого ряда менее значительных авторов демонстрируют большой интерес к теме скупости в ту эпоху[136]. Несомненно, распространение монетарной экономики в традиционно аграрной Российской империи и еще более поразительный подъем капиталистического предпринимательства за границей отчасти объясняет, почему скупец с его бессмертной алчностью внезапно оказался очень современным героем. Однако, как мы увидели в этой главе, нестабильность стоимости российских денежных знаков в этот период литературных реформ еще более важна для понимания экспериментов Пушкина, Гоголя и Достоевского с образом скупца. В их произведениях страсть скупца к различным типам сомнительных абстракций вызывает вопрос о значимости типа как такового. Таким образом, воскрешение скупца противоречит типичной модели истории русской литературы, предполагающей последовательную смену неоклассицизма романтизмом, а затем реализмом. Ведь как раз по мере того, как Пушкин, Гоголь и Достоевский глубже проникают в сложную психологию характеров и ее воплощение в материальном мире (и все более следуют духу реализма), они все полнее задействуют предшествующие неоклассицистские модели, чтобы поставить под вопрос и тип, и типизацию, как самые заветные реалистические приемы.
Способность скупца одновременно и утверждать, и подвергнуть сомнению литературные, экономические и эмоциональные ценности своего времени отлично подходит для того, чтобы завершить монографию об амбиции и ее проявлениях в русской литературе эпохи Николая I. В некоторых отношениях скупой стоит особняком в этом исследовании: в отличие от честолюбцев, стремящихся возвыситься в социуме, скупец удивительно антисоциален. Его цель – изъять деньги из обращения, забрать из рук других людей и сохранить для себя, воспрепятствовать обмену, парализовать их движение. И все же в произведениях Пушкина, Гоголя и Достоевского скупость и амбиция и поддерживают, и противостоят друг другу. В художественной структуре «Скупого рыцаря» феодальная амбиция Альбера добыть себе почести и славу при дворе противопоставлена скупости барона, но все-таки амбициозный юноша извлекает выгоду из накопления старика: пьеса заканчивается тем, что сын готовится унаследовать состояние отца. В «Мертвых душах» столкновение псевдо-Наполеона Чичикова и нетипичного скупца Плюшкина заканчивается сделкой сомнительной ценности, которая делает обоих и богаче, и беднее. А в «Господине Прохарчине» самого скупца обзывают Наполеоном, и это обвинение амбиции французского толка становится для героя смертным приговором, который дарует ему новую, более значительную жизнь.
Во многом подобно обесцененной монете или купюре, традиционный тип в новом контексте раскрывает историческую обусловленность всех знаков ценности. Эта обусловленность стала уроком, который скупец дал писателям николаевской эпохи, и можно наблюдать, как они использовали его, изображая и амбицию, и гостеприимство. Во всех произведениях, исследуемых мной в этой книге, мы видим писателей, обменивающих несоизмеримые ценности и лелеющих сравнения, которые этому способствуют. Для авторов, обсуждающих межнациональную экономику чувств, скупец, наряду с честолюбцем и хлебосолом, является средством, обращенным к конечной цели.
Приложение
Определения слов «ambition», «амбиция», «любочестие» и «честолюбие»
AMBITION (англ. яз.)
Oxford English Dictionary
(Оксфордский словарь английского языка,
2016):
The ardent (in early usage, inordinate) desire to rise to high position, or to attain rank, infl uence, distinction or other preferment.
Страстное (в раннем употреблении – непомерное) желание возвыситься или достичь ранга, влияния, отличия или других преференций.
AMBITION (фр. яз.)
Tresor de la langue Francaise (Сокровищница французского языка, 1971–994):
(Первое упоминание: 1279 год).
Desir passionne des honneurs, des dignites – Страстное желание славы и почестей.
Dictionnaire de L’cademie francaise (Словарь Французской Академии, 1-е изд., 1694):
Desir excessif d’honneur & de grandeur – Чрезмерное желание славы и величия.
Dictionnaire de L’cademie francaise (Словарь Французской Академии, 5-е и 6-е изд., 1798 и 1835):
Desir immodere d’honneur, de gloire, d’elevation, de distinction – Неумеренное желание почестей, славы, возвышения, отличий.
Dictionnaire de L’cademie francaise (Словарь Французской Академии, 7-е изд., 1878):
Desir d’honneurs, de gloire, d’elevation, de distinction – Желание почестей, славы, возвышения, отличий.
Dictionnaire de L’Academie francaise (Словарь Французской Академии, 8-е изд., 1935):
Desir ou Recherche d’honneurs, de gloire, d’elevation, de distinction – Желание или поиск почестей, славы, возвышения, отличий.
Dictionnaire de L’Academie francaise (Словарь Французской Академии, 9-е изд., 1986–):
1. Vif desir de s’elever pour realiser toutes les possibilites de sa nature; recherche passionnee de la gloire, du pouvoir, de la reussite sociale. —1. Полное жизни желание возвыситься, чтобы реализовать все возможности, присущие чьей-либо; страстный поиск славы, власти, общественного успеха;
2. Vive aspiration; desir profound – Жизнелюбивое стремление; сильное желание.
АМБИЦИЯ
Словарь русского языка XVIII века (1984–):
Домогательство власти, властолюбие. 2. Честолюбие, славолюбие.
3. Чувство собственного достоинства. Высокомерие, заносчивость. С.
