class="p1">Когда я возвращаюсь в лазарет, Облако уже разложила вещи Лотос. Я прошу минутку побыть наедине, не заботясь о том, что это нехарактерно для меня, и беру юбку Лотос из тигровой шкуры. Так грубо, так дико. Этот мех когда-то отделили от плоти.
Мой желудок скручивается, и в следующий момент я заставляю свои пальцы обхватить рукоять секиры Лотос. Для этого тела она такая же легкая, как мой веер. Я прикасаюсь к лезвию – и отдергиваюсь, когда вспоминаю об отделенных им костях и органах. Я вижу солдат, которых Лотос выпотрошила в свои последние мгновения. Всех врагов. Я тоже убивала врагов.
Но это не одно и то же.
Я надеваю верхние одежды и юбку Лотос и оставляю оружие на выходе из лазарета. Кто вообще берет с собой на пир секиру?
И останавливаюсь как вкопанная.
Лотос, вот кто.
И возвращаюсь.
* * *
Ночь теплая, как объятие. Мы в безопасности – в безопасности, насколько могут быть последователи безземельной леди, наслаждающиеся гостеприимством губернатора Западных земель Синь Гуна в Городе Синь.
Но руки, которые поддерживают, также могут и задушить. И сегодня вечером на пиру я держу руку на секире Лотос, все мои чувства обострены в ожидании опасности.
Мои умозаключения подтвердились: мы выиграли Битву у Отвесной Скалы, но потерпели поражение на Пемзовом перевале. Миазма благополучно отступила через него и вернулась в столицу. Она все так же командует войсками империи. И Жэнь – более неспокойна, чем я когда-либо видела.
Я думала, что возвращение Лотос укрепит ее дух.
– За выздоровление воина, который внушает страх всему царству, – говорит Синь Гун.
Раздается барабанная дробь кубками вдоль длинных столов.
Синь Гун встречается взглядом с Жэнь.
– И за воссоединение величайшей семьи под небесами.
Говорит дядя, у которого не хватает мужества поддержать Жэнь или Синь Бао, если уж на то пошло, против Миазмы. Синь Гун не занимает никакой позиции, не бьется ни за какое дело – карикатура в эпоху, когда даже разбойники объявляют себя королями. Я смотрю на Жэнь и замечаю, как в ее взгляде пролегает тень. Толпа этого не замечает. Для них она всегда улыбающаяся, благодушная леди. Слуга наполняет ее кубок вином, и она поднимает его за всех собравшихся вассалов Западных земель.
– Мы с губернатором Синь будем работать над достижением одной и той же цели: укреплением наших войск и спасением урожаев, чтобы люди могли пережить грядущую войну.
При упоминании слова «война» улыбка Синь Гуна становится жестче. Ему стоит нервничать. Его бы давно разорвала на части Миазма, если бы не горы, окружающие Западные земли, – естественное средство устрашения захватчиков. У него нет своих родных детей. Его армия, возможно, одна из немногих, одержавших победу над империей, но за это он должен благодарить Жэнь. Жэнь могла бы прямо сейчас объявить себя правительницей, и население поддержало бы ее. Честь сдерживает ее. Она отказывается предавать кровь.
Но она обязана; это второй шаг в достижении цели Восходящего Зефира. Создание оплота на Западе на самом деле значит «вырвать контроль из рук Синь Гуна». Страну не могут возглавлять два лидера, и нам нужна эта земля. Цитадель для обучения и питания наших войск. Место, куда можно отступить. Полагаться на Синь Гуна в самый слабый час будет более фатально, чем проиграть битву. Жэнь обязана предать его, семья он или нет. Я знала это с самого начала. Я просто никогда не представляла, что мне придется убеждать ее сделать это, будучи Лотос. Физически я не дальше от Жэнь, чем в роли Зефир: мы с Облако сидим сразу слева от нее. Но все, что я вижу – это пустующее место справа от Жэнь.
Место, которое я называла своим.
Пространство справа от Синь Гуна тем временем заполнено двумя молодыми людьми, один из которых рослый воин, а другой…
Мой взгляд застывает на нем.
…мальчик с золотой маской, юноша с того подземного собрания, который говорил о том, что ждет такого лидера, как Жэнь.
– Облако, – бормочу я, не сводя с него глаз. – Облако.
– А?
– Этот человек. – Я киваю на мальчика, который что-то говорит Синь Гуну. – Как его зовут?
– Его? – Облако откладывает ножку и, прищурившись, смотрит на подсвечиваемое сзади, наполовину скрытое маской лицо. – Это Сыкоу Хай.
В моем мозгу вспыхивает факел при упоминании этого имени. Он приемный сын Синь Гуна, его ближайший советник.
– Почему тебя это так интересует? – спрашивает Облако, замечая мое очевидно повышенное внимание к нему. – Только не говори мне, что он тебе понравился.
– Н-нет. – Я должна сказать больше; сестры так бы и сделали. – А тебе?
Облако моргает в недоумении, а затем щелкает меня по носу.
– Похоже, что твоя травма головы оказалась посерьезнее синяка.
Она вгрызается в голень, прежде чем я успеваю спросить, что она имеет в виду, и я остаюсь с блюдом козлятины передо мной, очевидно, любимым у Лотос – и друзьями с обеих сторон. Я проглатываю кусок козлятины молча и выжидая. Появляется новое блюдо. Все погружаются в свои мысли, и только тогда я рискую еще раз взглянуть на Сыкоу Хая.
Он ушел. Мои зубы скрипят.
Но потом – вспышка золота.
Я подпрыгиваю; кувшин с вином опрокидывается. К моему удивлению, никто и глазом не моргнул, за исключением одного солдата, который благодарит меня за «пьяную козу».
– Отхожее место, – все еще чувствую себя обязанной изрыгнуть я, а затем поспешить прочь, надеюсь, в правильном направлении. Прочь с городской площади, в чащу. Живность разбегается из подлеска, когда я продираюсь сквозь него, чуть не врезаясь в дерево, когда недооцениваю ширину шага Лотос.
В мгновение ока я догоняю Сыкоу Хая.
– Подожди! – Я зову, и он замирает, медленно поворачиваясь.
– Ты со мной разговариваешь?
Я неловко останавливаюсь, на этот раз мне не хватает слов, а не дыхания. Но Сыкоу Хай – это не Жэнь и не Облако. Он не знает настоящую Лотос.
Рядом с ним я могу быть собой.
– Похоже на то, – говорю я, подходя, – учитывая, что здесь больше никого нет.
– Ты, должно быть, меня с кем-то путаешь. – Глаза Сыкоу Хая сужаются, перебегая с моего забинтованного лица на бронированную грудь. – Я не веду дел с воинами.
– Я… – не воин. – Я здесь, чтобы поговорить о Жэнь.
Я узнаю лазейку, когда вижу ее, будь то на шахматной доске или на лице человека. При имени моей леди бдительность Сыкоу Хая засыпает. Его глаза практически сверкают, и я начинаю опасаться. Для приемного сына Синь Гуна его преданность Жэнь, безусловно, загадочна. Но даже если
