попыталась их потрогать, то непременно уловила приятную бархатистость перьев. Белоснежных перьев.
Дернув ручку двери и шагнув через порог, я вовремя сдержала все порывы, и остановилась.
– Вы слишком долго ехали, – с улыбкой произнес Павел, наклонил голову набок и добавил: – Как же ты загорела, Дженни… Прекрасно выглядишь.
– Мне кажется, на носу теперь конопушек в пять раз больше, – пытаясь прогнать смущение, ответила я. И тут же отругала себя. О конопушках могут разговаривать лишь маленькие девчонки, и вообще перед вылетом нужно было их замазать тональным кремом.
Павел стоял около окна, прислонившись спиной к подоконнику. В домашних шортах и светлой рубашке с коротким рукавом. Две верхние пуговицы расстегнуты. Было заметно, что он недавно постригся: челка стала короче, и теперь ее можно было не убирать назад. Хотя у Павла наверняка осталась эта привычка, и в самое ближайшее время я увижу, как он проводит рукой по волосам. И он побрился утром, кожа выглядела гладкой. Я представила, как подхожу ближе и касаюсь его щеки…
Мы медленно пошли навстречу друг другу и остановились под люстрой.
– Отличные конопушки, – сказал Павел, и наши взгляды встретились. Удивительно, что с потолка на нас не посыпались блестки и конфетти, это был самый подходящий для них момент. – Иди ко мне, Дженни…
И я бросилась вперед, прижалась к Павлу и впитала столько счастья, сколько поместилось в трепетавшем худом теле. Счастье побежало по венам к сердцу, а потом вспыхнуло в груди, даря ту самую особенную радость, без которой жить невозможно.
– Я вернулась, – произнесла я, не зная, что еще сказать.
– Дженни, Дженни… – протянул Павел, гладя меня по голове. – Ты уж давай расти быстрее, а то отец мне всыплет хорошенько. И будет прав.
Все же хотелось уточнить: «Мы теперь встречаемся?» Но это прозвучало бы глупо, да и руки Павла неторопливо опустились чуть ниже талии и сомкнулись у меня за спиной. Так сестер точно не обнимают.
– Постараюсь, – улыбнулась я и смело коснулась шеи Павла. Как же я хотела, чтобы он меня поцеловал… Это желание напрягло мышцы и заставило чуть приподняться на цыпочки. Мои щеки порозовели, но я старалась не думать об этом, чтобы смущения не стало еще больше.
– Представляешь, ты столько лет ходила по земле, а я и не знал об этом, – тихо произнес Павел и прижал меня крепче. Я уловила его дыхание, ритм пульса, волнующий аромат парфюма… – Дженни, еще в конце мая, когда отец нас познакомил, я понял, что ты – самая лучшая девчонка на свете. И еще я понял, что мне будет очень тяжело отказаться от тебя. И я не хочу этого делать. – Руки Павла поднялись по моей спине и замерли. – Разберемся как-нибудь, да? Я старался поступать так, чтобы у тебя был выбор, но одновременно я делал все, чтобы ты им не воспользовалась. Вот видишь, как трудно тебя отпустить. Почти невозможно.
– Не отпускай, – попросила я.
– Ни за что и никогда, – улыбнулся Павел и коснулся губами моих губ. Нет, этот поцелуй не был мимолетным, как в тот раз… Он получился настоящим – сначала нежным, а потом глубоким и долгим. Комната закружилась, ноги ослабли, но Павел держал меня крепко, и я слышала, как торопливо стучит его сердце. – Дженни… – произнес он так, будто я была котенком. Самым пушистым на свете. – Наверное, чтобы ты ни о чем не беспокоилась, мне нужно пообещать, что я буду весьма сдержанным…
– Нет, – замотала я головой. – Не обещай этого.
Павел тихо засмеялся, коротко поцеловал меня в губы, погладил по спине, посмотрел на дверь и сказал:
– Сейчас мне надо ехать на работу, а ты меня жди, хорошо? Вернусь вечером.
Когда он ушел, я забралась на подоконник и принялась смотреть в окно, жалея, что ворот и выезда с участка не видно. Мне бы хотелось проводить Павла взглядом, а может, около пионов он бы обернулся и помахал рукой. Мысленно я все еще стояла посреди комнаты, под люстрой, и прижималась к нему.
Раздался стук, и я повернулась к двери.
– Открыто!
В комнату зашел Кирилл. Он подвез желтый чемодан-путешественник к креслу и оставил его там. А я вот забыла о своих вещах…
– Андрей Дмитриевич просил передать, что он собирается пообедать раньше, приблизительно через час. И если вы к нему присоединитесь, то он будет рад.
– Спасибо большое, – ответила я и соскочила с подоконника.
Следующие двадцать минут я вышагивала по комнате туда-сюда, пытаясь усмирить мысли и чувства, но не очень-то получалось. Я то сжимала губы, то хмурилась, то улыбалась. Конечно, этот день я буду считать одним из лучших в своей жизни. Бесконечно жалко, что он закончится. Какое число? Месяц? Год? Столетие? Эта дата уже была написана искрящимся серебром на моей судьбе, и оставалось сожалеть лишь об одном, что не существует машины времени, и нет возможности повторить сегодняшние события хотя бы один раз.
«Мы целовались… Неужели это правда? Мы целовались…»
Но приход Кирилла осторожно подчеркнул вопросы, на которые ответов пока не существовало. Во всяком случае, в моей голове.
«А если бы водитель папы появился немного раньше? Тогда он бы увидел слишком много… Мы же не собираемся никому рассказывать о наших отношениях? Или собираемся?»
* * *
– Дженни, твои ракушки я буду хранить в шкатулке с любимыми кулонами. Никогда не думала, что стану сентиментальной, но сейчас я часто жалею о многих утраченных вещах. Прикасаться к прошлому иногда очень приятно. Воспоминания должны подкрепляться фотографиями, предметами одежды, милыми побрякушками… Увы, век бумажных писем закончился. Ваше поколение никогда не узнает, какого это – держать конверт, который хранит тепло рук любимого человека. Через десятилетия хранит. – Бабушка усмехнулась и небрежно махнула рукой. – Кажется, сегодня меня тянет на ностальгические разговоры. Я благодарна тебе за эту поездку, Дженни. Наконец-то Андрей выглядит отдохнувшим и счастливым. Сделайте путешествие на двоих – традицией. Отец и дочь. Это прекрасно. А ты выросла…
– Сомневаюсь, вряд ли можно сильно измениться за неделю, – ответила я и развернулась к зеркальной дверце шкафа. Эту комнату у бабушки я любила больше всего. Она не походила на музейную и была оформлена в теплых персиковых и песочных тонах. Здесь на диване всегда лежал какой-нибудь потрепанный исторический роман или альбом с портретами или пейзажами известных художников, с кресла свешивалась шаль, а на столе в широкой вазе возвышались фрукты. Я не удивилась бы, если оказалось, что фрукты бабушка кладет исключительно для своего личного натюрморта, они хорошо гармонировали с расцветкой комнаты.
В отражении я увидела, конечно же, себя. Загорелую и стройную. Летнее
