Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
Меня не пускают в школу два дня. Весь первый день я лежу в постели, плавая в хрупкой стеклянистой ясности жара. На второй день я начинаю обдумывать случившееся. Я помню, как Корделия бросила мою вязаную синюю шапку с моста. Я помню, как провалилась сквозь лед, и как мать бежала ко мне, и ее голова была присыпана крупкой. Все эти моменты несомненны, но промежутки между ними – в тумане. Там мертвецы и женщина в плаще, но скорее, как сон. Теперь я уже не уверена, что это в самом деле была Дева Мария. Я верю, что это была она, но я этого не знаю.
Я получаю от Кэрол открытку «Желаю скорейшего выздоровления» – ее засунули в щель для писем у нас на двери. В выходные Корделия звонит мне по телефону:
– Мы не знали, что ты упала в воду. Мы извиняемся, что не подождали тебя. Мы думали, что ты идешь за нами.
Голос звучит очень обдуманно, с точно отрепетированной интонацией, без тени раскаяния.
Я знаю: она сочинила что-то, чтобы скрыть подлинные события. Как и я. Я знаю, что ее заставили извиниться и что потом я буду за это расплачиваться. Но это первое извинение, которое я от нее услышала. Хоть оно и вынужденное, теперь я чувствую себя не сильнее, а слабее. Я не знаю, что сказать.
– Ничего, – выдавливаю я из себя. Думаю, что искренне.
Когда я снова прихожу в школу, Корделия и Грейс держатся вежливо, но отстраненно. Кэрол явно сильней испугана или сильней заинтересована.
– Моя мама сказала, что ты чуть не замерзла до смерти, – шепчет она, когда мы строимся в пары перед звонком. – Меня отлупили щеткой для волос. Всыпали по первое число.
Снег на газонах тает; на полах везде грязь – в школе, дома на кухне. Корделия осторожно присматривается ко мне. Когда мы идем из школы домой, я ловлю на себе ее оценивающие взгляды. Разговор натужный – мы притворяемся, что все нормально. Мы заходим в лавку и покупаем лакричные жгуты. Платит Кэрол. Мы трогаемся дальше, сося лакрицу, и Корделия произносит:
– Я считаю, Элейн нужно наказать за то, что она наябедничала. А вы как думаете?
– Я не ябедничала, – говорю я. У меня больше ничего не обрывается в животе, мне не приходится с усилием сдерживать слезы, а ведь раньше я бы именно так реагировала на подобное ложное обвинение. Мой голос – ровный, спокойный, разумный.
– Не смей возражать, – говорит Корделия. – Почему тогда твоя мать звонила нашим матерям?
– Да, почему? – подхватывает Кэрол.
– Не знаю, и мне плевать, – отвечаю я. И сама изумляюсь этим словам.
– Ты грубишь, – говорит Корделия. – А ну убери ухмылку с лица!
Я все еще трусиха, по-прежнему боюсь ее; это не изменилось. Но я поворачиваюсь и иду прочь. Словно шагаю с обрыва, веря, что воздух меня удержит. И он меня держит. Я понимаю, что не обязана ее слушаться. И что гораздо хуже – и гораздо лучше – я никогда не была обязана ее слушаться. Я могу делать что хочу.
– Не смей от нас уходить! – говорит Корделия у меня за спиной. – А ну вернись сюда сейчас же!
Но я теперь понимаю подлинную суть ее слов. Они – имитация. Она подражает кому-то из взрослых. Это такая игра. Во мне никогда не было недостатков, которые следовало искоренять. Это всегда была игра, и меня обдурили. Я сваляла дурака. Я сержусь на себя так же сильно, как на них.
– Десять стопок тарелок, – говорит Грейс. Когда-то этого было достаточно, чтобы призвать меня к покорности. Но теперь я думаю, что это просто глупо.
Я все иду. Меня переполняет отвага, от нее кружится голова. Они – не мои лучшие подруги. Они мне вообще не подруги. Меня с ними ничто не связывает. Я свободна.
Они плетутся за мной, комментируя мою походку, мой вид сзади. Если бы я обернулась, то увидела бы, как они меня передразнивают.
– Задавака! Задавака! – кричат они. В их голосах слышится ненависть, но вместе с ней – потребность. Я нужна им, а они мне – нет. Я к ним равнодушна. Во мне что-то твердое, кристаллическое, словно стеклянное ядрышко. Я перехожу улицу и иду дальше, жуя лакрицу.
Я больше не посещаю воскресную школу, я отказываюсь играть после уроков с Грейс, Корделией и даже с Кэрол. Я больше не хожу домой по мосту через овраг, а выбираю кружной путь – через кладбище. Когда они приходят втроем к нашей задней двери и зовут меня играть, я говорю, что занята. Они пытаются выманить меня показной добротой, но я больше не попадаюсь на эту удочку. Я читаю у них во взглядах жадность. Я будто вижу их насквозь. Почему я раньше так не умела?
Я много времени провожу за чтением комиксов в комнате брата, когда его там нет. Мне хотелось бы взбираться на небоскребы, летать благодаря волшебному плащу, прожигать дыры в металле кончиками пальцев, носить маску, видеть сквозь стены. Я бы хотела бить людей – преступников – и чтобы от каждого удара кулака разлетался лучами желтый или красный огонь. Ба-бах! Трах! Бубух! Я знаю, что мне хватит решимости. Я намерена каким-то образом всему этому научиться.
В школе я завожу новую подругу, ее зовут Джилл. Она любит другие игры – настольные. Я прихожу к ней домой, и мы играем в «Пиковую даму», «микадо», «снап». Грейс, Корделия и Кэрол слоняются на окраинах моей жизни, заманивая, насмехаясь, выцветая с каждым днем, все сильнее развоплощаясь. Я их уже почти не слышу, потому что не слушаю.
VIII. Половина лица
37
Много лет подряд я заходила в церкви. Я говорила себе, что хочу посмотреть на произведения искусства; я не знала, что ищу что-то. Я не осматривала церкви специально, даже если они были в путеводителе и имели историческую ценность. Я никогда не посещала их во время служб, сама эта идея была мне неприятна: меня интересовало то, что находится в церквях, а не то, что в них делают. По большей части я натыкалась на них случайно и входила, повинуясь импульсу.
Войдя, я не уделяла внимания церковной архитектуре, хотя и разбираюсь в ней: когда-то я писала рефераты о клересториях и нефах. Я смотрела на витражи, если они в этой церкви были. Я предпочитала католические храмы протестантским, и чем вычурней, тем лучше – есть на что поглядеть. Мне нравилась беззастенчивая пышность; позолота и барочные излишества меня не пугали.
Я читала памятные надписи на стенах и на плитах пола, особый пунктик у богатых англикан – они думали, что накопят больше бонусов у Господа, если их имена выбьют на какой-нибудь плите. Еще англикане любят изодранные военные флаги и всякие памятники погибшим на войне.
Но главное – я искала статуи. Статуи святых, фигуры крестоносцев на крышке саркофага, настоящих или тех, кто лишь притворялся крестоносцем; разного рода фигуры. Статуи Девы Марии я приберегала на закуску. Я приближалась к ним с надеждой, но всегда уходила разочарованная. Я не узнавала в этих статуях ту, кого они должны были изображать. Это были раскрашенные куклы, пресные, в бело-голубых нарядах, благочестивые и безжизненные. А потом я думала: с какой стати я ожидала чего-то другого?
Первый раз я поехала в Мексику с Беном. Это было к тому же наше первое путешествие вдвоем, и вообще мы впервые проводили время вместе. Я думала, что это ненадолго. Я даже не решила, хочу ли, чтобы в моей жизни опять появился мужчина; к этому времени я уже не считала, что лучшее средство забыть мужчину – завести другого. Я выдохлась. Но каким облегчением оказалось – быть с человеком без закидонов, которого так легко обрадовать.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108
