и больше оружия».
Осень уже вступила в свои права. Давно высохла и пожухла трава на пустырях южного города, опали листья, с деревьев, только на тополях еще оставалась поблекшая листва. Прошло три с лишним месяца, как началась война, пожалуй, самых тяжких в жизни народа. Гитлеровцы захватывают город за городом, область за областью… До каких пор это будет продолжаться? Никогда не думал и не гадал Маташ, что так может дело обернуться. Когда шли бои под Бродами и Дубно, он верил, во всяком случае, очень хотел верить в то, что Гитлер бросил в бой последние резервы, что достаточно их сломить, одолеть — и война покатится обратно туда, откуда пришла. А она все катилась и катилась на восток, опустошая наиболее развитые и обжитые районы страны. Можно ли восполнить все эти потери? Мазаев ни на минуту не сомневался в том, что победа все равно будет на нашей стороне. Иначе быть не может. Но его ужасали размеры понесенных потерь. Сколько потребуется времени и сил, чтобы восстановить все то, что порушено врагом только за три с лишним месяца войны? Веками народ строил, благоустраивал города и села, облагораживал землю, растил сады… И все это сгорает в пламени войны, гибнет под бомбами гитлеровских самолетов, под гусеницами тупорылых танков и бронетранспортеров.
Так рассуждал Маташ, как бы мысленно продолжая начатый у мартена разговор с рабочими. Прямым и взаимно взыскательным был этот разговор металлургов, день и ночь работавших на войну, и командира Красной Армии, не щадившего ни крови, ни самой жизни для разгрома врага. Мазаева такой разговор очищал от душевной неурядицы, накопившейся за три месяца госпитальной жизни, отчаянной, но пока безуспешной борьбы за то, чтобы снова вернуться в строй.
На следующий день Мазаева вновь уложили на операционный стол, вынули еще три осколка. Опять недели полторы не разрешали вставать, а потом он вновь учился ходить. За этим и застала его Зина, приехавшая навестить раненого мужа из Грозного. Увидев ее, Маташ своим глазам не поверил: как она, такая хрупкая женщина, почти девочка, смогла добраться сюда, в прифронтовой город? Все ближайшие станции фашисты бомбят день и ночь, наступили осенние холода, беспутица, даже снег недавно выпал, а она, легко одетая, прикатила сюда. Мазаев и радовался ее появлению, и огорчался, что она, мать его двоих сыновей, подвергла себя такой опасности, и восхищался тем, что Зина оказалась настоящей боевой подругой, способной на такой рискованный шаг. Он представил себе, как она выбиралась из обстреливаемой Садовой Вишни, как держалась с ребятами во время бомбежек и, наконец, как добралась сюда, в Мариуполь. Оказывается, Зина с характером, да еще каким! Она сумела выбраться из пылающей Садовой Вишни, под обстрелом и бомбежками пробралась через горящий Львов, добралась до Грозного. Значит, в случае чего, Зина и сама сумеет вырастить сыновей. От этой простой житейской мысли теплее стало на душе…
— А как же дети, Зина? — не скрывая тревоги, спросил Маташ жену.
— О детях не беспокойся, там есть кому за ними присмотреть, — ответила она. — Главное, чтоб ты, Маташ, стал на ноги.
— Да, вот видишь, стараюсь, — поднялся он с койки и с неимоверным усилием сделал несколько шагов. Потом присел на койку, взглянул на жену, стараясь прочесть на ее лице следы всего того, что пережито ею за последние месяцы. Нет, никаких особых следов он не нашел, только взгляд стал немного строже. Видимо, война так меняет людей: скромные и тихие удивляют своим мужеством и решимостью, обыкновенные, ничем не приметные и ничем не выделявшиеся становятся настоящими героями. И Зина, конечно, не исключение. Сколько ей пришлось пережить, выбираясь с ребятишками из того ада, в котором оказалась с первого дня войны. И вот сюда, под самый огонь, прикатила, ничего не побоялась.
Маташ вспомнил, какой робкой и застенчивой Зина была, когда они познакомились. Краснела и тушевалась от одного его взгляда. А теперь вон какую силу духа показывает! Молодец, Зина! Настоящая командирская подруга!
Зина ушла из госпиталя поздно. А утром заявилась опять, отдохнувшая и, видимо, в первый раз выспавшаяся за всю поездку.
— Собирайся, Маташ, — объявила она. — Я уже договорилась с госпитальным начальством. Поедем в Грозный, там тебя окончательно поставят на ноги.
— Постой, постой!.. А как же госпиталь?.. — оторопел Маташ.
— Госпиталь тоже эвакуируется, — ответила Зина.
Мазаев, разумеется, понимал, что она, его скромная и застенчивая Зина, нашла наилучший выход из создавшегося положения. Отпустить ее одну он не мог, а выбраться отсюда вместе с госпиталем… Нет, нет, Зина, конечно, права.
…Через несколько дней они добрались до Грозного. В дороге Зина не раз удивляла Маташа своей находчивостью, сообразительностью.
В Грозном Мазаева вновь определили в военный госпиталь. Здесь он встретился с Саидом Казалиевым, с тем самым Саидом Казалиевым, который первый заговорил когда-то с Маташем о вступлении в комсомол. Бывший комсомольский вожак стал комиссаром военного госпиталя. Узнав, что Маташ Мазаев в госпитале, Казалиев зашел к нему в палату. Военная форма плотно сидела на располневшем Саиде, из-под малинового околыша фуражки выглядывали вьющиеся волосы, кое-где уже тронутые сединой. Он сразу же поспешил успокоить Мазаева:
— Мы тебя, Маташ, тут быстро на ноги поставим. Специалисты у нас хорошие, дело свое знают прекрасно.
Маташ смотрел на возмужавшего друга юности, на его поседевшие виски, живые выразительные глаза и думал: «Внешне ты, брат, здорово изменился за минувшие годы, а в душе, как видно, остался прежним комсомольским вожаком, таким же напористым и неугомонным, каким был в двадцатые годы».
Маташ начал расспрашивать Саида о своих сверстниках: Ибрагиме Казалиеве, Али Ибрагимове, Адаме Асаеве, Рамзане Хаматханове, Османе Элиеве, Махмуде Ахматове, Шамсуде Шангерееве и других.
— Сам знаешь, время какое, — ответил Саид, — многие воюют на фронте, остальные готовятся туда же, — и, понизив голос, добавил: — Тут у нас формируется кавалерийский полк. Может, и ты еще успеешь?
Вначале Маташ воспринял этот намек Саида как шутку. Он же — танкист, бронированные машины — его стихия. В крайнем случае, можно пойти и в артиллерию. Как-никак, артиллерийское училище он окончил успешно и за восемь прошедших лет почти ничего не забыл. Но кавалеристом?!. Тут надо крепко подумать.
Мазаев попросил госпитальную библиотекаршу найти для него наставление по огневой службе и на всякий случай Устав кавалерии.
— Впрочем, несите все, что у вас есть военного, — сказал он девушке, пришедшей в палату с книгами.
Книги и уставы девушка принесла, по Мазаеву в тот день не удалось их даже полистать — позвали в рентгенокабинет. Рентгенолог Гольдин, просветив его, присвистнул:
— Да у вас, батенька, полно осколков, притом всех калибров!
