сочтет возможным взять премию, то тогда нам премию придется присудить Бертольту Брехту.
Стенограмма еще раз иллюстрирует стратегию работы с Томасом Манном, остававшуюся неизменной на протяжении почти двадцати лет. Она опиралась прежде всего на такт и уважение. Члены комитета единодушно отдали приоритет его кандидатуре перед кандидатурой Бертольта Брехта. Александров с пониманием обрисовал трудности и риски, о которых ему рассказал Томас Манн. Не исключено, что он передал слова Томаса Манна прямолинейно и слегка подогнал их под стиль советского политжаргона. Но в корректности передачи их смысла едва ли могут быть сомнения. Александров высоко оценил миротворческую деятельность Томаса Манна в комбинации с его «антиамериканским» настроем. Она была вполне достаточным основанием для номинации писателя на Сталинскую премию мира.
Следующее заседание комитета состоялось 18 декабря. Профессор Скобельцын информировал присутствовавших о новых данных:
Если вы помните, у нас одна из обозначенных в списке кандидатур была альтернативной потому, что выдвигалась кандидатура писателя Томаса Манна, и, насколько я понял, если бы присуждение премии Томасу Манну оказалось возможным, т. е. если бы он сам счел возможным сейчас эту премию принять, то кандидатура Бертольта Брехта отпала бы. / Я уже информировал членов Комитета о том, что были предприняты шаги по выяснению этого вопроса. 13 декабря имела место беседа доверенного лица с Томасом Манном, который просил передать мне, как председателю Комитета, предпринявшему этот шаг, его глубокую благодарность за внимание и за понимание его деятельности в борьбе за мир. Однако выяснилось, что он вынужден отрицательно отнестись к возможному выдвижению его кандидатуры на международную Сталинскую премию, т[ак] к[ак] он считает, что присуждение ему такой премии ограничило бы его влияние в широких кругах как в Западной Германии, так и в других капиталистических странах. По мнению Манна, после присуждения премии его будут считать левым-коммунистом и он лишится влияния, что скажется отрицательно на его дальнейшей деятельности в пользу мира. Томас Манн выразил уверенность в том, что его поймут, и что он будет продолжать борьбу за мир. <…> Поскольку в отношении Томаса Манна стоит вопрос именно так, его кандидатура отпадает. Остается у нас кандидатура Бертольта Брехта, которая встретила единодушное одобрение членов Комитета, <…>.
Визит безымянного доверенного лица Томас Манн отметил в дневнике 14 декабря: «Был русский и в очень дружеском разговоре принял мой отказ»[423].
Через два дня с Томасом Манном связалась еще одна организация, которая тоже захотела сделать ему подарок к восьмидесятилетию. 17 декабря 1954 года он записал: «Вчера утомительный день: к чаю М. Верков с женой. Предложение премии мира. Принять невозможно. Пренебрег очередными 100 000 франков. Скоро будет полмиллиона»[424].
Кто был «поручителем» в данном случае, остается загадкой. Поскольку Томас Манн без долгих размышлений отказался принять и эту награду, можно предположить, что речь шла о так называемой премии Германской книготорговли за укрепление мира между народами (Friedenspreis des deutschen Buchhandels): из соображений «дипломатической» корректности ему было бы неудобно принять западногерманскую премию после отказа от аналогичных восточногерманской и советской. Однако это предположение опровергается фактами. Сумма этой премии, учрежденной в 1949 году во Франкфурте-на-Майне, составляла 15 тысяч марок ФРГ. Ее эквивалент исчислялся 15 тысячами четырьмястами швейцарских франков. По сведениям архива Биржевого союза германской книготорговли, кандидатура Томаса Манна никогда не рассматривалась. Лицо по фамилии Верков или Верковс в документах архива не значится.
Сумму в 100 тысяч франков можно скорее связать с Нобелевской премией мира. Однако и это маловероятно, так как Нобелевский комитет едва ли стал бы отправлять эмиссара, чтобы заранее справиться о настрое кандидата на премию. Вероятнее всего, разговор шел о так называемой Международной премии мира, которая с 1950 года присуждалась людям искусства за особые миротворческие заслуги. Ее инициатором был Всемирный конгресс сторонников мира, которым руководил член Французской компартии Жолио-Кюри. Первыми лауреатами этой премии были по преимуществу коммунисты. При всей своей симпатии к этой ветви антивоенного движения, Томас Манн, безусловно, не хотел, чтобы его имя открыто с ней связывали. В его памяти, надо полагать, была еще свежа медийная кампания против него из-за его легковерной поддержки их акций. Поэтому его ответ на предложение (если оно действительно исходило от Всемирного конгресса сторонников мира) – «принять невозможно» – вполне понятен. Судя по всему, за этим предложением также стоял Советский Союз. Из осторожности Томас Манн был вынужден вежливо отказаться от щедрот, которыми две очень весомые инстанции намеревались его осыпать.
Неприязнь Томаса Манна к жесткому курсу США время от времени достигала кульминации и прорывалась гневными филиппиками. Сдержанная симпатия к Советскому Союзу, особенно к его миролюбивой риторике, напротив, проявлялась все более явно. Особенно болезненно писатель реагировал на угрозы своему мифу Рузвельта. Публикацию в Америке материалов Ялтинской конференции, бросавших тень на Рузвельта как политика, он назвал подлостью. Своего любимого президента он представлял спасителем мира от Гитлера[425].
Ответственность за отставку главы советского правительства Георгия Маленкова 7 февраля 1955 года Томас Манн возложил на Запад. Согласно резолюции пленума ЦК КПСС от 31 января 1955 года, Маленков выступал за отказ от строительства социализма в ГДР и за нейтральную буржуазную Германию. Кроме того, он утверждал, что мировая цивилизация погибнет, если «капиталисты будут развязывать третью мировую войну». Эту позицию Маленкова – в сущности, мало чем отличавшуюся от позиции Томаса Манна – на пленуме ЦК остро критиковали. Соответствующую формулировку в резолюции нельзя не признать шедевром партийной казуистики[426]. После этого глава советского правительства был вынужден подать в отставку. Официальной причиной такого шага он назвал свою неопытность.
Томас Манн, вероятно, не был информирован обо всех этих специфических деталях. Из доступных ему медийных источников он определенно знал, что Маленков был сторонником более умеренной внешней политики. В дневнике на этот счет записано: «<…> никому не приходит в голову, что, может быть, вместо того, чтобы принимать в штыки каждый примирительный жест, следовало бы как-нибудь пойти навстречу более мягкому курсу. Маленков потерпел неудачу из-за упрямого сопротивления со стороны Запада, и ему приходится признать свою “неопытность”»[427].
Поездка Томаса Манна на Шиллеровские торжества – как и в 1949 году – уже на стадии планирования стала предметом политических споров. Писатель был особенно огорчен, когда даже его старый друг, пастор Куно Фидлер, отсоветовал ему ехать в Веймар. Фидлер полагал, что поездка может негативно повлиять на вопрос о швейцарском гражданстве, которое Томас Манн надеялся получить. 27 апреля 1955 года он записал: «Длинное письмо от Фидлера с настоятельной просьбой не ехать в “Восточную Германию” (Веймар). Неумно, тягостно,
