свет» миру деятели культуры, вряд ли слышавшие о Дионисии, Дуччо или Симоне Мартини, присягают на верность Березовскому, Куснировичу и благодетелям абрамовичам, дающим им кушать. Чтобы не подумали вы, дорогие читатели, что к таким выводам я пришел в одиночку, отсылаю вас к умозаключениям упомянутого выше Владимира Максимова, которого к красно-коричневым и черносотенцам никак не отнесешь.
«Я читал эту книгу (мемуары Ельцина. – С. Я.) до трех часов ночи и был удивлен ее великой простотой. Той простотой, которую завещал нам Лев Толстой». Процитировав этот крик души режиссера Захарова-Ширинкина, одного из главных ельцинских лизоблюдов, Максимов пишет: «Я далек от мысли, будто наделенный от природы отменным вкусом Захаров не знает подлинной стоимости убогой сей писанины, но его беспредельный цинизм позволяет не угрызаться никакой совестью – сегодня он перед телекамерой сжигает свой партбилет (интересно, зачем он его добивался?) и требует вынести Ленина из Мавзолея, а завтра с тем же пафосом будет требовать возвращения себе первого и принародной гальванизации второго: стыд для нынешнего «интеллигента» не дым – глаза не ест».
«Если сам Ельцин с законами запанибрата, то его вотчинные сатрапы и вовсе перестали с ним считаться. Недавний провинциальный стряпчий Собчак, ставропольский крючок по бракоразводным делам, став самым незадачливым и бездарным мэром в истории Санкт-Петербурга, своей властью назначает и отменяет выборы, вводит ценз оседлости, смещает законодателей, единолично распоряжается городским имуществом, прилюдно грозится отложиться от государства и т.д. Чтобы навсегда остаться в истории наравне с Калигулой, ему остается въехать в городскую Думу на собственном «мерседесе». Думается, и до этого доживем. Утверждаю, о такой беспредельной власти Киров со Ждановым, а тем более Толстиков с Романовым могли только мечтать!»
«Я абсолютно не могу представить, как можно любить русского за леность, за ложь, за бедность, за бесхребетность, за его рабство». Это Новодворская по эстонскому телевидению. Ее хоть сейчас в смирительную рубашку увязывать, а она в телезвезды подхватилась. А вот еще образчик культуры нынешней интеллигенции: «После действительно великих Пушкина и Лермонтова русскую литературу захлестнуло черт знает что. Какая-то извращенная, кликушеская, фарисейская волна. Лев Толстой сказал: «Разве Бог дал что-нибудь одному, не дав того же другому?» Старый осел, лицемер!» Представляю этого мыслителя: пародист Александр Иванов в американском «Новом русском слове». В «черт знает что» чохом зачисляются все, начиная с Гоголя и Тургенева и заканчивая Достоевским и Чеховым с Толстым в придачу, не считая мелюзги вроде Тютчева с Розановым и Гончарова с Блоком. Всех ивановских достижений в нашей словесности – два десятка сносных пародий на уровне «страна – весна» и «народ – вперед», а как с русской литературой разобрался! Что ему Толстой или Чехов, когда он с самим Окуджавой и Хазановым запанибрата, не говоря уже о Пугачевой! Знай наших. Нам без разницы: Гоголь – моголь, Чехов – смехов, все черненькие, все прыгают! Подумаешь, классики, видали мы их в гробу. Если хотите знать, один у нас классик, и тот – Боровой!»
«Сегодняшняя интеллигенция не извлекла уроков из постылого прошлого. Снова пишутся троглодитские письма властям об инакомыслящих: запретить, разогнать, ликвидировать! Только слова «расстрелять» нет, но оно подразумевается. И подписывает эти письма наряду с пародистом Ивановым академик Лихачев, которого называют совестью нации. Ему ли не знать, что миссия интеллигентов, если таковые есть, особенно в России – не преследовать, а защищать?»
«После кровавой бойни, спровоцированной в октябре 1993 года исполнительной властью, Россия раскололась надвое. И вместе ей уже никогда не сойтись. Страну разделила кровь. Я не могу без стыда и ужаса вспоминать, как одна половина россиян аплодировала бессудному расстрелу другой половины своих соотечественников. Причем не по команде свыше, не иудейского страха ради, а искренне, от души, с удовольствием».
«В ельцинском взаимовыгодном междусобойчике «все поровну, все справедливо»: я тебе поцелуйчик ниже пояса, а ты мне членство в президентском совете, ты мне второй взасос, а я тебе госпремию и льготные налоги, а за третий и самый самозабвенный получай квартиру в президентском доме, этажом ниже или двери в двери с моей. Соответственно распределены и места в мировой культуре. Президент, как нам уже удалось выяснить – Лев Толстой, Гомер – Жванецкий, о чем было публично объявлено. Вячеслав Костиков обосновался где-то между Флобером и Платоновым, Окуджава сходит за Баха, а вездесущий Юрий Карякин вместе с Оскоцким и Нуйкиным вполне заменят духовных пастырей от Иисуса Христа до Жана-Поля Сартра включительно. Что же, каждая страна достойна своих пастырей!»
В книге Владимира Максимова немало страниц, написанных человеком, до глубины души оскорбленным и пораженным кровавыми деяниями Ельцина и его камарильи. В отличие от своего товарища по эмиграции Ростроповича, картинно поигравшего автоматом Калашникова у стен Белого дома и американского посольства – гаранта неприкосновенности борцов с театральным горбачевским путчем, честный гражданин и совестливый писатель жизнью своей рассчитался за защиту жертв октября 1993-го, где Ростроповичу нечего было делать, ибо он – пособник и собрат сильных мира сего, а до страданий народных ему нет никакого дела. Пытается вслед за Максимовым Александр Солженицын доказать нынешним властям, что подлинная демократия заменена ельцинскими клевретами в России болтливостью, величаемой свободой слова. Люди устали от растленной пугачевско-галкинской эстрады, бездарного, заполонившего собою экран, скучного до зевоты Жванецкого. Ничего путного не могут написать утомленные свободой аксеновы и битовы; числят себя в гениях германы и сокуровы, снимающие лишь им понятные киновампуки. Все чаще и чаще вспоминаем мы поруганное демократами культурное наследие прошлых лет, все чаще обращаемся к незабываемым творениям великих его творцов, осмеянных ельцинскими почитателями. Вот и сейчас я пишу эти строки после показанного на телеканале «Культура» (к сожалению, в усеченном виде, ибо экономили время для очередного явления Жванецкого народу) концерта, посвященного столетию со дня рождения блестящего композитора Василия Соловьева-Седого. Нельзя было без слез слушать незабываемые песни военных лет и мирного времени, которые написаны для людей и во имя людей. Хочется низко поклониться Светлане Безродной и ее изумительному женскому «Вивальди-оркестру» за то, что противостоят они ельцинским культуртрегерам и не боятся зажигать свои очищающие душу свечи в непроглядной тьме смутного времени.
С женой – балериной Валентиной Ганнибаловой – после премьеры «Лебединого озера». Ташкент. 1974 г.
«Мчатся бесы рой за роем…»
Культура смутного времени
Прежде чем рассказать о состоянии нынешней отечественной культуры, считаю необходимым озвучить свое внутреннее кредо восприятия общемировой культуры как существенного производного от творений Высшего Разума, то есть от Воли Бога
