из предположения о том, что Свидетель Парморин сумеет добиться каких-то результатов, – холодно произнесла Занарин.
Парморин, стоявшая за спиной Занарин, метнула в ее сторону убийственный взгляд, но промолчала.
– Идемте, – нетерпеливо сказала Занарин. – У нас много работы.
Занарин следовала за мной как тень, пока я двигался вдоль рядов тел, прикрытых простынями. Она настояла, чтобы я обращался к каждому погибшему с одними и теми же вопросами, превозмогая страшную головную боль. Я мог бы восхищаться ее настойчивостью, если бы мы с Парморин не пытались убедить ее подождать, а она отмахивалась от нас. Занарин упорно не желала отказываться от идеи о заговоре и взрывном устройстве. А скорее всего, важнее было другое – она полагала, что сможет преуспеть там, где Парморин не справится.
Я догадывался о причине такого поведения. Занарин была амбициозной, и все это знали. Она сильно рисковала, обратившись за поддержкой к Амал’отале через голову непосредственного начальника. Для того чтобы сохранить эту поддержку, ей необходимо было доказать, что расследование предпринято не зря. А для того чтобы это доказать, она должна была найти улики, подтверждающие злой умысел. Лично я считал, что Занарин сама загнала себя в угол. Я без труда мог предугадать, что произойдет дальше: если мы не найдем улик (а я был в этом почти уверен), от нее откажутся и Амал’отала, и дач’отала Вернезар, и ее могущество рассыплется в прах.
Когда Парморин подошла и стала спорить с моей мучительницей, я возблагодарил небеса за передышку. Я не вслушивался в их разговор – и так знал, о чем шла речь, и не раз слышал одни и те же выражения, – просто стоял рядом и пытался не думать о несчастных рабочих, погибших такой страшной смертью. Запах горелой плоти въелся в мои волосы и одежду, и я знал, что он будет преследовать меня во сне, если я вообще смогу уснуть.
Голоса Занарин и Парморин становились все громче. Я резко встряхнул головой и сказал:
– Спорами мы ничего не добьемся.
– Мы не спорим, – горячо воскликнула Парморин. – Отало Занарин ставит под сомнение качество нашего образования и наши познания.
На это был способен только глупец или фанатик. Судя по хмурому лицу и холодному взгляду Занарин, глупой она не была.
– Мы не сомневаемся в вашей учености, – возразила Занарин. – Нас не устраивает ход вашего расследования.
– Вы гоняетесь за призраками, и мы отразим это в нашем отчете.
– Когда правда выйдет наружу, вы будете выглядеть дурочкой, – не скрывая презрения, бросила Занарин, и лицо Парморин побагровело. – Мы так легко не сдаемся.
– Отало Занарин… – начал я, но она продолжала, не слушая меня:
– Мы обследуем все тела и отыщем истину, до которой вы не в состоянии докопаться.
Все тела? Но мы не осмотрели еще и половины.
– Вы ничего не найдете, – отрезала Парморин, развернулась на каблуках и зашагала прочь.
– Отало Занарин, – повторил я громче. – Свидетель права. Если она не обнаружила доказательств того, что было совершено преступление, то эти бесконечные расспросы умерших не имеют смысла.
Она хмуро уставилась на меня.
– Вы уже высказали свое мнение. Мы его не разделяем. Мы считаем, что один из этих трупов может дать нам ответ, который не сумела отыскать Свидетель Парморин среди обломков корабля. – Ее рот скривился в подобии улыбки, но вышло не очень похоже. – Мы продвигаемся слишком медленно. Идите сюда. До заката мы должны допросить вот этих.
Услышав, что Занарин намеревается закончить работу на закате, я испытал такое сильное облегчение, что охотно пошел за ней. Но тут же замер на месте, поняв, что она направляется к обугленным телам рабочих, которые находились ближе всех к кораблю в момент взрыва. Она заставила меня говорить с одним из них вчера, когда тело еще дымилось.
– Подойдите, – нетерпеливо сказала Занарин, и я опустился на колени рядом с трупом.
Но я не смог узнать у семи почерневших изуродованных тел ничего, кроме воспоминаний о смерти. Ничего о том, что предшествовало взрыву; ничего из того, что позволило бы ответить на вопрос Занарин.
– Он не знает, – повторял я снова и снова. – Спрашивать бесполезно, отало. У них нет ответа.
Судя по выражению ее лица, она мне не верила, но, по крайней мере, не стала открыто обвинять меня во лжи. Вместо этого она с каменным лицом сказала:
– Уже поздно. Сделаем перерыв до утра.
И продолжим завтра, угадал я завуалированную угрозу, но был так рад услышать слово «перерыв», что мне было уже все равно.
Я сбежал от нее на другой конец ангара – иначе как «бегством» это нельзя было назвать, – торопливо прошел мимо послушника, который стоял на часах у двери, и выскочил на улицу. Я не заметил Чонадрин, пока не услышал ее голос:
– Отала Келехар?
Я остановился и уставился на девушку.
– Мин Чонадрин? Вы меня искали?
– Да, – сказала она, – но меня не впустили в ангар. У вас есть минутка?
– Конечно, – машинально ответил я, как ответил бы любому прихожанину, который попросил бы меня о разговоре.
– Я все думала… – начала она, но осеклась, нахмурилась, и кончики ее ушей опустились. – Вам нехорошо? Вы выглядите…
– Все в порядке, – перебил я ее. – Я просто… у меня болит голова.
Фраза «болит голова» едва ли могла адекватно описать мое состояние; мне казалось, что в мой левый висок забивают кровельные гвозди.
– Вам нужно выпить чаю, – решительно сказала Чонадрин. – Идемте. Посидим в моей любимой чайной, выпьем настоящего чая, и кстати, когда вы в последний раз ели?
– Сегодня утром, – пробормотал я, и меня затошнило при мысли о еде. – Но, мин Чонадрин…
– Все называют меня просто Чонадрин, – сказала она. – От этого никуда не денешься, если ты – ашенин.
– Можете называть меня Келехаром, – ответил я. И мне вдруг захотелось на время забыть о титулах, не слышать больше слов «мер» или «отала» (или «осмер» – строго говоря, я имел право на это обращение, точнее, это было прежде, до того, как семья от меня отказалась). Имени было достаточно.
– Келехар, – сказала она, – идемте со мной. «Жемчужный дракон» недалеко, там подают замечательный айканаро.
Я обычно не пил айканаро, но сейчас мне ужасно захотелось ощутить вкус имбирного чая.
– Хорошо, – согласился я.
– Вот и договорились. – Она улыбнулась, хотя улыбка показалась мне немного натянутой.
В сгущавшихся сумерках мы дошли до чайного домика, облицованного дранкой в виде белой чешуи. Войдя, я вздрогнул от неожиданности. Стены украшала фреска с изображением белого дракона, тело которого словно обвивало зал. Во-первых, изображение было
