мной, будто я под конвоем.
Мы так не договаривались.
Это больница, а не тюрьма, и я не под арестом. Но именно так я себя и ощущала.
Я приоткрыла дверь: дочка, раскинувшись, уже спала в кроватке. Няня спала на кушетке, укрывшись пледом. Я постояла над кроваткой, улыбаясь дочке. Целовать не стала — не смогла бы перегнуться через бортик.
Здесь жалюзи были открыты — в окно заглядывала тоскливая луна. В больницах всегда так — хоть волком вой.
Где ты, Андрей?
Устроил меня, ребенка, и снова исчез — как всегда, черт возьми.
Вот такой ты человек. Мужчина, который ходит сам по себе, которому семья — обуза, а любовь — трудное обязательство.
Где тебя снова носит?
Я вернулась к себе. Звякнул телефон и я схватила трубку, надеясь, что пишет Андрей: спросить, как мы или пожелать спокойной ночи.
Смска пришла от секретарши Олеси:
«Простите меня».
«За что?» — написала я ответ. От волнения меня едва слушались пальцы.
«Я не знала, что он женат. У меня был роман с вашим мужем».
Глава 31
Андрей
— Если узнаешь правду — не станешь работать на Глодова.
Исаев смотрел настороженно. Мышцы под натянутой ветровкой закаменели в одном положении. С тех пор, как как Андрей вышел из укрытия, парень ни разу не пошевелился.
Боится спровоцировать.
Правильно.
Он едва боролся с желанием спустить курок. Злость застилала глаза и что ни делай — пробивалась через самоконтроль. Заставляла сжимать зубы и сама давила на спусковой крючок. Такой злости он не испытывал с тех пор, как Власов похитил Лену и заставил смотреть, как над ним издеваются. Даже, наверное, с тех пор, как из его рук забрали Дину…
Сказать вслух о Лене и том, что этот урод забрался к ней в номер и что там делал, пока на нем микрофон, а запись не единожды прослушает Руслан и непонятно кто еще, он не мог. С глухим рычанием шагнул вперед и вмазал со всей дури в челюсть стрелка.
— Он пытается… — сильный, чавкающий звук оборвал его.
Такие всегда поют одну и ту же песню, оказавшись на прицеле: я тебе нужен, не стреляй. Исаев пошел дальше: «Глодов тебя использует».
Опасно, но поступить иначе он не мог.
Не мог позволить уйти безнаказанным тому, кто видел Лену — мать его ребенка — голой, и этим воспользовался. Следующим ударом разбил Исаеву нос. Стрелок отшатнулся, но быстро восстановил равновесие, и отбил вооруженную руку Андрея. Кисть была в крови — рукоятка пистолета стала скользкой. Оружие вылетело на землю, и в следующую секунду они сцепились, чтобы не дать друг другу шанс добраться до оружия первым.
Исаев умел драться. Здоровый и молодой, он нанес такой мощный удар под дых, что чуть не вышиб из него дух. Второй удар — коленом пришелся правее, когда Андрей согнулся. Прямо в микрофон: его вдавило в плоть, разрывая кожу. Пистолет в грязи, за ножом лезть поздно — третий удар ногой и Андрей свалился. Пытался вдохнуть — и не мог. Под солнечным сплетением творился ад. Его даже Шелехов так не бил. Да никто вообще. Превозмогая боль, перевернулся на спину, готовый к атаке, и еле успел выдернуть из-за ремня резервный пистолет.
Они встретили друг друга, ощетинившись оружием.
Нужно было стрелять. Но по привычке он прицелился в голову, как и его соперник. От боли и напряжения начало трясти. Пат.
— Ремисов! — беззлобно бросил Исаев, и утерся рукавом. Стряхнул кровь на землю. — Глодов ищет Артема! Если найдет — ты покойник. Изменит личность, пришьет нас всех!
Андрей прищурился: слишком торопливой и горячей была речь. Исаев очень хотел убедить его в правоте.
Не успел.
— Бросай оружие! — раздался зычный голос из темноты слева.
Андрей голос не узнал, но понял — свои. Краем глаза уловил, что к ним приближаются. Медленно стягивая круг, из темноты вышла глодовская охрана.
— Исаев, пушку на землю, — это уже Руслан. — Быстро, или стреляю!
Не отрывая от Андрея взгляда, он медленно поднял руки. Скрипнул зубами — аж челюсть перекосило, но взгляд остался решительным. Из рук вырвали пушку и заставили лечь. Слава богу, Исаев больше не пытался говорить.
— Сволочь… — просипел Андрей, медленно поднимаясь.
От предупредительно протянутой руки Руслана отказался. У охранника было каменное лицо, хорошо хоть не начал: «Я же говорил», и прочую муть. Выходит были они правы. То ли стареет, то ли хватку теряет…
Исаев его почти уделал.
Андрей с трудом сохранял равновесие. Глубоко дышать было больно — за грудиной пожар вспыхивал, стоило вдохнуть чуть-чуть поглубже. Хрен покуришь.
Пока парни вязали Исаева, он отошел к машине и оперся на горячий капот. Все-таки рискнул, закурил, если глубоко не затягиваться, то сойдет.
— Я сообщил шефу, — сказал Руслан. — Велел везти на допрос, я допрашиваю первым. Приказ господина Глодова.
Андрей не стал спорить. Огляделся, разыскивая свой пистолет. Снял пиджак, попробовал нащупать место, где был микрофон. Его не оказалось — слетел во время драки, но место крепления болело так, словно его резали тупым ножом.
— Микрофон разбил?
— Да, — выдавил он, борясь с болью.
Руслан внимательно смотрел на него. Хреново. Как хреново, что эта сволочь начала трепаться под запись. Его слова клиенту и его охране не понравятся точно. Запись шла в прямом эфире. Микрофон поврежден, но она у Руслана и он это слышал. Ведь слышал или нет?!
Андрей опустил глаза, чтобы не встретиться с громилой взглядами.
— Садись в машину, — сказал Руслан. — Парни твою пушку сами найдут, и все тут приберут. Если я его не разговорю, придется тебе с сучарой беседовать. Ты нам нужен сейчас.
Исаева отвезли недалеко. Даже за пределы промышленного района не выбрались. Андрей оценил старый, заброшенный цех, в котором давно ничего не производили, но сдавали внаем — совсем заброшенным он не выглядел.
Чеканя шаг, как солдаты, шли по коридору. Исаева вели в кольце. Руки сковали наручниками, но мешок на голову не накинули — лиц никто не прятал, и это о многом говорило.
Андрей шел последним, и остановился перед спуском в подвал — зазвонил телефон, да и курить хотелось. Внизу он пока не нужен. По дороге он немного оклемался, но боль и тяжесть за грудиной не исчезли.
Взглянул на экран: Глодов.
— Алло, — одновременно он чиркнул зажигалкой и прикурил. В темноте кончик сигареты ярко вспыхнул, превращаясь в огонек.
Ответил тихо, но четко. Андрей и перед людьми Руслана держался, скрывая боль, словно они шакалы, которые накинутся и разорвут, если покажешь
