«Вопрос. Незнакомый человек».
Значит, и в самом деле проблемы с памятью, как говорил Норнберг. Несмотря на его слова, я, конечно, надеялся, что Ру меня вспомнит.
«Меня зовут Син. Работаем вместе. Картинка: моя приёмная, стол помощника». Он не отвечает, и я застреваю в недоумении: понял ли? О чём говорить дальше? «Воспоминание: я и Ру сидим в моём кабинете вместе с Главным. Это наш начальник».
«Незнакомый человек». Явно ощущается его плохое настроение: усталость, раздражение от того, что его заставляют что-то вспоминать. И ещё недоверие ко мне.
«Понимаю. Всё нормально». Топчусь, разглядывая подоконник и стены. «Что-нибудь принести? Еду? Апельсины?» – оборачиваюсь к нему и при виде больничной койки не успеваю затормозить воспоминание: я сижу рядом с ней и читаю вслух «Мальтийского сокола». Книжка по-прежнему у меня с собой.
Ру не отвечает, но я чувствую его прикосновение к моему сознанию – словно пальцы ощупывают осторожно. Расслабляюсь, впуская. Пусть посмотрит.
Пауза. Молчание. Ничего больше.
В который раз оглядываю пейзаж за окном, комнату, задерживаюсь на сером аппарате – фух, только цифры скачут на экране, никакого писка. Смотрю на дверь.
«Рад видеть, что всё хорошо. Желаю выздоровления. Пора уходить» – вопросительно кошусь на лицо Ру.
«Книга. Чёрная статуэтка птицы. Вопрос». Спокойное лицо, немигающий взгляд в глаза. Привычный Ру. Смотрит безо всяких эмоций и ждёт ответа.
Понять бы ещё, о чём конкретно он спрашивает. «Да, я был здесь раньше». Он вспомнил?..
Взгляд Ру не отрывается от моего лица, словно держит. «Не то. Книга. Вопрос».
М-м-м… «Не понимаю».
Раздражение. Его ноздри расширяются, дыхание ускоряется – спорим, если бы Ру не был прикован к кровати, то полез бы драться. Через секунду он повторяет образ из моих воспоминаний: больничная койка с неподвижным телом, чтение вслух.
«Сейчас? Читать?»
«Да» – выдыхает с облегчением. Наконец-то я понял его.
Что ж, не буду врать – я тоже цепляюсь за эту возможность, как за спасительный эвакуатор. Стараясь не лыбиться, подтаскиваю стул к койке, усаживаюсь поудобнее и включаю книгу.
26.
Договорились, что я и дальше буду приходить читать. На всякий случай зашёл к Норнбергу, спросил его мнения об этом – чтобы всё официально, я действую по просьбе пациента, а не по своей сомнительной инициативе.
Доктор расспросил о деталях визита – вспомнил ли меня Ру, как реагировал, – покивал, что-то записал в блокнот и одобрил идею с чтением. А я и рад, будет официальный повод приходить, ведь кровь я больше не сдаю. Даже хорошо, что не сдаю: как говорится, Маргарита с возу, кобыле легче. То есть жеребцу. Недавно видел её в коридоре, и почему-то всплыла мысль, что я не смог бы её поцеловать – после того, как она заглядывала мне в зубы, будто диковинной зверушке. Вот Ру не боялся моих зубов и не разглядывал. Просто поцеловал, да и всё, без всяких этих выделываний.
Значит, теперь я смогу сразу приходить к нему в палату, не тратя время на лабораторию. Конечно, не каждый день, всё-таки я серьёзный и занятой человек, не могу все вечера читать книжки «просто сослуживцу». Но раз в три дня – вроде нормально. Даже Ру, когда наконец-то всё вспомнит, не сможет предъявить, что я его «компрометировал» телячьими нежностями.
Вот только каждый раз, как я выхожу из дверей больницы в тёплый майский вечер, тоска рвёт внутренности, тянет обратно в его палату. Дотерпеть бы до следующего раза.
Кажется, уже знаю в лицо всех сотрудников больницы, вплоть до техников. И они со мной здороваются, говорят что-то. Это смущает. Я давно не испытывал желания быть менее заметным, но сейчас оно вернулось.
Ру не здоровается. И не помнит. Каждый раз спрашивает, кто я такой. Я отвечаю, что читаю ему книгу про «Мальтийского сокола» – такой ответ его радует. Неужели эта история ему настолько понравилась? Или он просто воспринимает её как что-то знакомое?
Думаю, он не только меня не запоминает, но и текст тоже: иногда я сбиваюсь и только на середине страницы понимаю, что уже читал её, но Ру молчит, не поправляет. Поэтому, когда я дошёл до конца, начал снова читать с начала.
Я уже и забыл, как ощущаются его прикосновения. И как вообще было с ним – на работе и дома. Только эти вечера, когда я говорю и говорю, а он лежит молча и смотрит в тёмное окно. Кажется, что без моей крови выздоровление совсем застопорилось, но Норнберг сказал, что его телу пора рассчитывать на собственные резервы. Несмотря на это, я думал предложить Ру по старинке выпить прямо из моей руки, хотя бы раз, но не решился: во-первых, мне гарантированно сорвёт крышу, а во-вторых, он начнёт чувствовать меня лучше, а этого мне не нужно. Морду кирпичом я ещё могу сделать, но унять мысли – нет. Лучше я буду читать вслух и всё.
Но всё же выглядит Ру теперь гораздо лучше. Вместо бинтов и фиксаторов – зелёная больничная пижама. А то сначала, после всех операций, вообще на мумию был похож. Теперь прям нормальный – значит, не зря это всё было, мой забег по Альфе и прочее. Я успел. Помог. Даже если он меня не помнит.
И в мыслях у него уже появились слова – чем дальше, тем больше, – хотя не всегда подходящие к ситуации. Иногда я вообще не понимаю, что Ру хочет сказать, тогда он злится и снова переходит на образы.
Я в основном прихожу по вечерам, после работы, в это время Ру уже только лежит или иногда сидит. Как-то в субботу зашёл днём – а его нет. Меня аж паникой бухнуло, но оказалось, что днём у него всякие занятия – те самые, которые я оплачиваю. Какая-то там логопсихотерапия, компенсаторная физкультура, «обнимашки»… Серьёзно, мне медсестра так и сказала. Норнберг потом уточнил, что это вообще-то называется «зоотерапия», занятия с участием животных, и я успокоился, а то поначалу не понял – за что я тут деньги плачу, если пообнимать Ру я и сам могу, бесплатно.
После занятий с котами настроение у Ру бывает получше, но после физкультуры – можно и не пытаться с ним разговаривать. Его бесит, что он так быстро устаёт, бесит, что руки дрожат, правая плохо слушается, а ещё не получается ходить – только если держась за стену, потому что иначе он теряет равновесие и падает. Это я в его голове подсмотрел. Думал, если я буду в курсе его чувств, то смогу придумать,
