серебро; если серебро потускнеет, то это значит, что больного сглазили; если он испорчен, то видны две дороги. Ф. Миллер указывает два способа гадания: ворожея, взяв бобов числом 41 и двигая их по столу, заявляет, на каком месте и в который день и час нужно совершить молитву и какую скотину нужно принести в жертву для умилостивления разгневанного бога. Иногда туно берут на руку несколько нюхательного табаку или наливают вина, мешают лопаткою или ножиком, вглядываются некоторое время и потом дают ответы[451].
Г-н Богаевский записал от туно некоторые заговоры. Приведем здесь один от урока (сглаза) и другой от порчи, т. е. умышленного насылания болезни.
1) «Голубые глаза, зеленые глаза, черные глаза изурочили. Урок!.. Если ты можешь произрасти новые листья на дереве, упавшем в поле и сгнившем, то урочь! Есть 77 птиц: поцелуй у всех этих птиц всех детей и тогда урочь. Есть 77 муравьиных гнезд: когда у всех муравьев перецелуешь детей, тогда урочь. На небе играет Кылчин-Инмар, играет с золотым шаром в руках, если ты можешь выбросить из рук Кылчин-Инмара этот шар, то урочь!» (Запись от юскинского туно Григория).
2) «Если ты сможешь срастить вместе 77 рябин, проросших сквозь муравьиное гнездо, то тогда только можешь есть и пить этого человека. Пока ты не соединишь в одно 77 деревьев, убитых молнией, я не дам тебе есть и пить меня. Не дамся тебе на съедение, пока ты не сольешь в одно 77 бань. Не смей ко мне прикасаться, пока не превратишь в одно 77 мельничных жерновов. Не смей есть и пить меня, пока 77 ободранных лутошек не прорастишь лыком и листьями. Не поддамся тебе до тех пор, пока 1000 крепких камней не обратишь в одну гальку. Не поддамся я до тех пор, пока не сольешь 77 дорог, расходящихся на перекрестке, в одну. Не поддамся тебе, пока все реки на свете не обратишь вверх по течению. Есть 77 заветных золотых колец: пока ты не найдешь все эти кольца, не поддамся я тебе… Когда 77 раз поцелуешь свои уши и затылок, тогда можешь меня изъесть и испить. Не поддамся же я тебе до тех пор, пока ты не сможешь летающую по воздуху пыль обратить в бесконечную золотую цепь. Всего этого ты не сделал, а потому и не прикасайся к этому человеку» (Вамьинский туно).
Остатки шаманства у черемисов и чувашей представляют много общего. Черемисский ворожец предсказывает будущее, лечит от болезней, портит, а также решает, какое животное угодно для принесения в жертву известному божеству[452]. Приемы этих особых ворожцов бывают различны; они мечут бобы или смотрят в воду, налитую в сосуд[453], льют воду на спину жертве, и если она дрогнет, угодна божеству[454]. Чахотку и смерть насылают посредством порошка, приготовленного из человеческих волос и шерсти животных[455]. Некоторые наговоры в виде тайны передают от отца к сыну; открытие наговора лишает его чудесной силы. Один из наговоров, сообщаемый отцом Михаилом Кроковским, сохранил некоторые следы шаманского камлания. Знахарь, взяв стакан вина, обращается с ним к солнцу, шепчет невнятные слова, причем дует и плюет на стакан и по сторонам. По временам он потягивается, как бы склоняясь ко сну, или же мешает снадобье ножом, который потом бросает за спину. По совершении всех этих обрядов кудесник дает больному лекарство[456]. Черемисские ворожцы среди своих соплеменников производили впечатление самых лукавых и умных людей[457]. У луговых черемисов они носят татарское название карта, т. е. старик, а у горных мужан и при совершении обрядов, подобно сибирским шаманам, облачаются в особую одежду. Она состоит из длинного белого балахона без сборов с красной наставкой из кумача на груди и черной из сукна на спине. На голову черемисские кудесники надевают высокую шапку из бересты[458].
У чувашей кудесники называются иемзями. Иемзи бывают мужчины и женщины[459]. Они в одно и то же время колдуны, жрецы и лекари, лечат травами, ворожат на углях, соли, хлебе[460]. Г-н Магнитский приводит целый список иемзей с указанием видов их занятий. Так, в деревне Маслово живет тетушка Татьяна, главная вируссе, т. е. заговорщица, дующая во время наговоров. Она выправляет изломанные руки и ноги, отвращает молодых людей от пьянства и умеет возбуждать и охлаждать любовь. Другая, тетушка Василиса, обладает искусством портить живот. Еще две – тетушка Устинья и Наталья Максимовна – могут одна по глазам узнавать судьбу человека, другая знает язык, т. е. заговор против домового и против паралича. В деревне Семенчино находится слепой Архив Андреев – он определяет имена духов, назначает жертвы и знает весь порядок при жертвоприношении. В селе Ковалях Цивильского уезда обитает Степан Егоров, видящий все, что будет вперед, как доброе, так и злое. Все эти иемзи практикуют свое ремесло по наследству, но бывают избранники, которые становятся кудесниками самостоятельно, даже против своего желания. Стоит кому-нибудь из чувашей случайно угадать исход какого-нибудь события или последствия явления, и к нему отовсюду обращаются за советами, часто не только единоплеменники, но даже и русские. Способность ворожить представляет соблазнительные выгоды; она сопряжена с почетом и возбуждает боязнь. Неудивительно, что многие, вначале сделавшиеся иемзями, невольно впоследствии втягиваются в свое ремесло[461].
Сбоев говорит, что чуваши воздают своим ворожцам необыкновенный почет и безгранично верят в их сверхъестественную силу; их приглашают на свадьбы, так как боятся, что разгневанный иемзя может извести молодого или молодую[462].
По свидетельству г-жи Фукс, чувашские кудесники не имеют особенного платья при чуклянии, т. е. при обряде ворожбы[463]. Болезни, насланные недоброжелателями, они изгоняют именем какой-то старухи. Иемзей чуваши боятся даже и после смерти; так, в Чебоксарском уезде, в одной деревне, в прежнее время один амбарчик, стоявший в стороне, возбуждал всеобщий страх; никто не решался к нему приблизиться. На спрос священника чуваши ответили, что эта постройка принадлежала давно умершей старой девке-иемзе и что в амбарчике хранятся ее вещи и они, боясь смерти, не решаются до них дотронуться; даже один вид этих предметов может сделать человека слепым[464].
Мордва в настоящее время почти уже совсем обрусела и не сохраняет никаких более значительных следов шаманства, но в рукописной статье г-на Минха, присланной в Этнографический отдел Общества любителей естествознания, сообщаются чрезвычайно интересные сведения, указывающие на пережитки шаманства, сохранявшиеся во времена, более от нас отдаленные. Известия относятся большей частью к 1840 г. и извлечены из донесений Тимофея Леонтьева, кантониста мордовского происхождения,
