кубанке. — Куда спешишь, красавица? — он сдвинул шапку на бок, выставив залихватский чуб. Развернул широкие плечи, принимая позу поэффектнее. — А меня Федя зову…
Только все усилия пропали втуне. Сестричка в белом полушубке, легко перепрыгивая через земляные отвалы, уже скрылась у штабной палатки. А скривившийся боец вздохнул и вновь принялся копать, попутно матеря всех штабных, которых всегда достается все самое хорошее…
Зоя же, а это была именно она, в этот самый момент в нерешительности застыла у матерчатого навеса, закрывавшего вход в землянку полкового особиста.
— Зайти или нет? — тихо-тихо, едва слышно прошептала она посиневшими от холода губами. — Или ничего не рассказывать?
Этот вопрос мучил её уже не первый день. С того самого дня, как в её руках оказалась записка от Гвена с просьбой о помощи, она все пыталась решить, что ей делать. Ведь, вопрос был далеко не праздный и, что самое страшное, касался самого верха.
Подув на замерзшие пальчики, она вынула из-за пазухи полушубка свернутый кусок бересты с письменами и, расправив, вновь стала читать.
— … Мне нужна твоя помощь, Зоя… Я оказался в лагере врагов, а вместе со мной и много других воинов… А еще тут я встретил человека, которого зовут Джугашвили Яков Иосифович…
Девушка несколько раз прочитала буквально по буквам фамилию, которая была знакома едва ли не каждому жителю Союза.
— Джугашвили… Джугашвили…
Сомнение больше не оставалось, в записке было написано о старшем сыне самого товарища Сталина. Значит, правильно шептались, что Яков Иосифович попал в плен и сейчас сидел в лагере для военнопленных. Но как теперь обо всем этом рассказать? И ещё кому?
— На меня же, как на дурочку посмотрят, — скривилась она, в испуге оглядываясь назад. Вдруг там кто-то стоит и случайно все услышал. — Уф, нет… Что же делать? Говорить или нет?
И тут ткань на входе резко проваливается и из-за неё появляется низенький плотный мужичок в накинутой на плечи шинели. Наткнувшись на Зою, тут же удивленно хмыкает. Видно, не часто гости сами к особисту приходят. Больше сам вызывает или приводят.
— Ко мне? Проходи, — приглашающе махнул рукой с зажатой в пальцах сигаретой. — Космодемьянская… Зоя, если не ошибаюсь…
В землянке он сел за сколоченный из снарядных ящиков стол и, прищурившись, посмотрел на неё.
— Присаживайся… Так, что ты там хотела мне рассказать?
Зоя, садясь на самый краешек скамейки, шмыгнула простуженным носом. Похоже, деваться ей было некуда. Нужно было все рассказывать, как есть. А там будь что будет, решила она, и сразу же стало легче.
— Товарищ капитан государственной безопасности! — громко начала она, вскакивая с места. Правда, особист, поморщившись, тут же махнул на неё рукой. Громко слишком.
— Тише. Не на параде. И садись, садись… Я сейчас тебе чаю налью…
Капитан схватил законченный чайник, ещё отдавший жаром. А на столе как раз стояла пара кружек и немного колотого сахара в бумажном кульке.
— Я даже не знаю, как начать, — дрогнул голос девушки, в руках которой сам собой очутился тот самый кусок берёзовой коры. — О Гвене сначала рассказать, или о лагере в немецком тылу… А может прежде о Якове Джугашвили рассказать…
Рука у особиста, державшая чайник, при этих словах дрогнула. Носик повело в сторону и немного кипятка пролилось.
— Черт!
Капитан с грохотом поставил чайник на стол и, сдвинув в сторону кружки, навис над ней.
— Товарищ Космодемьянская, что вы только сейчас сказали? — в руке у мужчины, словно по мановению волшебной палочки, оказался карандаш. Рядом уже лежал блокнот, только что вынутый из командирского планшета. — Предупреждаю Вас, что веду официальный протокол.
Теперь он уже не выглядел добродушным дядюшкой. Сидел какой-то скованный, насупленный. Взгляд стал странный: вроде бы на тебя смотрит, а вроде бы нет. Сразу резать на месте начинаешь.
— Слушаю.
В его голосе уже появились нотки нетерпения.
— Я… Я три дня назад письмо получила. Хотя, честно говоря, это был не совсем письмо, — Зоя в нерешительности вытянула рука с куском берёзовой коры. — Там Гвен просит ему помочь… Вы знаете, кто такой Гвен? Он же мертвого на ноги поднимет…
В какой-то момент капитан почувствовал, что сильно вспотел. По землянке гулял холодный ветер, а с него вода, как из ведра, текла.
Рассказ этой девчонки слышался ему большей частью бредом. Звучали какие-то бредни про исцеление, живой лес, общение с животными, словом всякие религиозные суеверия, за которые эту девчонку надо ссаными тряпками гнать из комсомола.
Но потом стало ещё жарче. Эта соплячка такие имена стала называть, что его уже не в жар, а в холод начало бросать. Вдобавок, и сердце начало прихватывать, заставляя судорожно хватать ртом воздух.
Наконец, капитан не выдержал. Понял, что, если не сделает перерыв, его удар хватит.
— Все, хватит. Замолчи! — побагровев лицом, как помидор, он приподнялся с места. — Гражданка Космодемьянская, вы задержаны до выяснения всех обстоятельств дела. И если ваши преступные намерения подтвердятся, то…
На Зою в этот момент и смотреть было страшно. Лица на ней не было. В какую-то жуткую маску превратилось.
— Как так гражданка? — дрожал её голос. — Почему преступные… А вы, что товарищу Сталину или товарищу Берии звонить не будете?
— Я сказал, молчать! — рявкнул особист, звенящим от ярости голосом. — Молчать!
И тут со сторону входа, закрытого тканью, послышался какой-то шорох. Словно кто-то на пороге стоял и подслушивал.
Капитан аж взвился в воздух. Если кто-то услышит про ее слова и доложит первым, похолодел он от такого предположения. Выхватив пистолет, рванул к выходу. Резко сорвал ткань, а там…никого.
— Кто тут? Кто тут, я спросил⁈ — выскочил из землянки и начал рыскать по сторонам. — Эй⁈ Сгною… Под трибунал пойдешь, сукин сын…
Но никого не было. Лишь где-то вдалеке переговаривались бойцы, копавшие траншею.
— Сукин сын…
Еще раз оглядевшись, он спустился обратно.
И едва это произошло, из-под поваленного дерева тут же показалась припорошенная снегом мордочка с черными глазенками. Она несколько минут принюхивалась к воздуху, высматривая опасность. После из укрытия показалась толстое брюшко бобра, выползавшего хвостом наружу. По-другому было никак.
* * *
К своему глубокому удивлению, граничащей с шоком, Зоя оказалась задержанной. Ее, комсомолку, награждённую боевой медалью, закрыли в землянке и выставили часового, как самого настоящего немецкого шпиона. Её⁈ Как такое, вообще, могло было быть⁈
Бедняжка, скрючившись в три погибели на ледяной лавке, обхватила колени руками и тихо дрожала. От холода в нетопленной землянке не помогала и ещё одна шинель, которую принёс ей сердобольный боец- часовой. Все равно жутко мерзла.
— Я же сама пришла и все рассказала… Они же должны были во всем разобраться, — тихо-тихо шептала она, уставившись в одну точек. Время от времени шмыгала
