Книга Смысл ночи - Майкл Кокс

Похороны состоятся на этой неделе, одиннадцатого числа. Премного сожалею, что вынужден доводить до вашего сведения столь печальную новость.

За сим остаюсь искренне ваш

Мэтью Пенни.

Неделю спустя, студеным январским днем, я в последний раз в жизни вернулся в Сэндчерч, чтобы проводить своего дорогого друга и бывшего учителя в безвозвратный путь на маленьком погосте над свинцовыми водами Пролива. Дул резкий восточный ветер, и земля под ногами была твердая, как камень, после затяжных крепких морозов. Когда все ушли, я долго стоял у могилы один и наблюдал, как последний свет дня угасает под натиском тьмы, покуда не перестал различать, где кончается небо и начинается колеблющееся пространство черной воды.

Я чувствовал полное одиночество, навсегда лишенный теперь дружеского участия славного Тома, ибо он был единственным в моей жизни человеком, по-настоящему понимавшим мои интеллектуальные устремления. За годы моего ученичества у него, щедро и бескорыстно делясь со мной своими обширными знаниями и поощряя меня всеми возможными способами, он дал мне средство подняться гораздо выше среднего уровня образованности. Не ограничивая мою свободу жесткими рамками системы, он научил меня думать, анализировать, усваивать и подчинять своей воле любой предмет, вбирая в себя. Все эти умственные достоинства понадобятся мне для предстоящего дела, и всеми ими я обязан Тому Грексби.

Я стоял у могилы, покуда не окоченел от холода, и вспоминал о днях отрочества, проведенных с Томом в его пыльном доме, забитом книгами. Я не искал утешения в религиозных постулатах о загробной жизни, ибо уже утратил всякое доверие к христианской вере, но я по-прежнему преклонялся перед ее поэтической мощью и не мог не произнести вслух блистательные слова Джона Донна, в свое время звучавшие и на похоронах моей матушки:

И в те врата войдут они, и поселятся в доме том, где нет ни тучи, ни солнца, ни тьмы, ни сияния, но один негасимый свет; нет ни шума, ни тишины, но одна неумолчная музыка; нет ни страха, ни надежи, но один невозмутимый покой; нет ни врагов, ни друзей, но одно нерушимое единение и слияние; нет ни начал, ни концов, но одна бесконечная вечность.

Продрогший до костей и с тяжелым сердцем, я наконец покинул кладбище. Мне не терпелось поскорее оказаться в теплой и уютной «Голове короля», но я все же не мог не подняться сначала на вершину утеса, чтобы в последний раз взглянуть на старый дом.

Он стоял в морозных сумерках, темный и с закрытыми ставнями, посреди неухоженного сада, огороженного невысоким белым забором, частично обвалившимся под порывами ветра. Не знаю, что я чувствовал при виде печального зрелища запустения — тоску ли об утраченном, виноватое ли сожаление, что оставил дом своего детства. Голые ветви каштана, среди которых в далеком прошлом я устроил «воронье гнездо», скрипели и трещали на резком ветру. Никогда больше не заберусь я на свою излюбленную обзорную позицию, чтобы смотреть на переменчивое море и грезить о прекрасных очах Шахерезады или совместном путешествии с Синдбадом в Долину Алмазов.[116]Но все на свете подвластно переменам, а потому я повернулся спиной к прошлому и подставил лицо восточному ветру, в два счета высушившему мои слезы. Мне предстояло свернуть горы для достижения своей цели, но я верил, что в конечном счете войду в те врата и в тот дом, где все будет хорошо — где, как сказал проповедник Донн, все страхи и надежды навеки исчезнут, уступив место невозмутимому покою.

Тем холодным январем смерть забрала еще одного моего друга: Просперо Галлини скончался, сломав шею при падении с лестницы. Белла письменно сообщила мне ужасную новость, и я, разумеется, немедленно отправился в Кэмберуэлл, чтобы быть рядом с ней.

— Я еще не знаю, как жить дальше, — сказала она, когда мы шли из церкви после похорон, — но я должна уехать отсюда, вне всяких сомнений. Надо выплатить все долги и продать дом. Я переберусь в Лондон и постараюсь поскорее найти работу.

Я наказал, чтобы она непременно уведомила меня, когда устроится на новом месте, и попросил считать меня своим другом и покровителем в Лондоне. На прощанье Белла вручила мне прелестное карманное издание дантовской «Vita Nuova», принадлежавшее ее отцу.

— Моему доброму и заботливому другу, — промолвила она, — о котором я всегда буду вспоминать с любовью.

— Обещаете писать мне?

— Обещаю.

Через несколько недель я получил письмо с сообщением, что она взяла место компаньонки у некой миссис Дейли в Сент-Джонс-Вуде. Я порадовался за девушку и решил впредь поддерживать с ней связь посредством регулярной переписки. Я так и сделал, хотя прошло целых четыре года, прежде чем мы с ней снова встретились.

Большой стол, за которым матушка провела без счету утомительных часов, теперь помещался у окна в моих новых комнатах на Темпл-стрит в Уайтфрайарс. На нем аккуратно стояли в ряд дневники, открывшие мне мою подлинную личность, а вокруг них, как и в Сэндчерче, высились кипы пожелтелых документов, теперь разложенных в хронологическом порядке; и к каждой из них прилагался листочек с указанием, что именно в ней содержится. Свежекупленные чистые блокноты лежали наготове, карандаши и перья были зачинены, чернила налиты в чернильницу. Я приготовился провести огромную работу, чтобы удостоверить перед миром свою подлинную личность.

Я положил превосходное начало. Договор, заключенный между моей матушкой и леди Тансор, который косвенно подтверждал обоснованность моих притязаний, теперь находился в моем владении; по счастливому стечению обстоятельств я получил работу у Тредголдов, юридических консультантов лорда Тансора. Что выйдет из сложившейся ситуации, предсказать невозможно. Но я, безусловно, получу какую-нибудь выгоду, коли заслужу полное доверие мистера Кристофера Тредголда.

А любая выгода, даже самая малая, для человека изобретательного значит очень и очень многое.

Моим первым гостем на Темпл-стрит был Легрис — он явился без предуведомления одним снежным вечером через несколько дней после моего возвращения с похорон Тома. По громоподобному топоту на лестнице и трем сильным ударам в дверь, за ним последовавшим, я безошибочно угадал, кто решил навестить меня.

— Приветствую тебя, император! — прогудел Легрис, обнимая меня и хлопая по спине громадной ладонью.

Он потопал, стряхивая снег с башмаков, потом снял шляпу, отступил на шаг назад и окинул взглядом мое новое царство.

— Мило, очень мило, — одобрительно кивнул он. — Слушай, а что там за противный коротышка живет на первом этаже? Высунул свой мерзкий носишко за дверь и спросил, не мистер ли Глэпторн мне нужен. Я посоветовал малому, любезно эдак, не лезть в чужие дела. Ну и кто такой Глэпторн, когда он дома?

— Коротышку величают Фордайс Джукс, — пояснил я. — А Глэпторн — это твой покорный слуга.

Разумеется, данное сообщение вызвало гримасу удивления на лице моего гостя.