ящик с намытым нами за это время золотом. Видимо, Лазаревич тоже достал его — ящик был весь в крови. Эдуард отвлекся на меня, и Вольский кинулся ему в ноги, надеясь обезоружить. Грянул выстрел — и они оба рухнули на землю.
— Ну ты и скотина, Эдик — тихо проговорил Вольский, потом слегка приподнялся, ухватил с земли крупный камень и с размаху опустил его на голову парня.
* * *
— Дерьмово получилось, поручик, а? — Вольский понимал, что умирает. — Ну ты золото забери, вернись в Новый Свет и расскажи, как тут всё… Хотя кого я обманываю — они тебе не поверят. Припасы тут есть, может, если встанешь на лыжи — дойдешь до нашей территории? Ты пограничник, к тебе вопросов будет мало… А если золотишка подсыплешь кому надо — то и вообще вопросов никаких… Тут до Ларьегана верст сто пятьдесят — может и дойдешь, если через пещеры срежешь… Дальше — вверх по течению, где Янга в Ларьеган впадает — по Янге уже стоят синие мундиры… Последний рубеж, да? Не лучшее место, но явно предпочтительнее, чем повторно под суд идти — поселением не отделаешься.
Он немного отдышался, потом зашевелил рукой, как будто что-то искал — я понял и подал свою ладонь. Он сжал ее и, прежде чем закрыть глаза, проговорил:
— Эдик — скотина… Хотел с золотом сбежать… Вот из-за таких мы всё просрали, поручик, из-за таких скотов… Но есть другие, слышишь? Ты дойди до Янги — увидишь! Есть другие…
* * *
Я ушел не сразу. Сначала аккуратно прибрал желоба, лотки и прочую старательскую утварь в избушку, там же оставил припасы, которые не смог унести с собой. Проклятое золото сначала хотел выбросить — но потом подумал, что это будет просто глупо — там было не меньше десяти унций — огромные средства. Я взял с собой копье Лазаревича, револьвер, патроны, короткие охотничьи лыжи Кир Кирыча — снег должен был начаться со дня на день — и теплую одежду. Мои перспективы представлялись довольно мрачными — но и шансы выбраться имелись!
Три креста, о которых говорил старик, я увидел издалека — и как только сразу не обратил внимание, когда таскали из лагеря доски и другие материалы? На пригорке, на фоне белой скалы — сложно не заметить.
Попрыгав по камням, я пересек речушку и взобрался на возвышенность. Рядом с тремя могильными холмиками виднелось еще одно углубление — чуть больше по размеру. Подняв глаза на кресты, я прочитал надписи, нацарапанные стариком корявыми буквами на поперечинах.
ПРИНЦЕССА ТАТЬЯНА. ПРИНЦЕССА ОЛЬГА. ПРИНЦЕССА АНАСТАСИЯ.
Я еще раз глянул на углубление рядом с могилами и меня охватила нервная дрожь — я понял, КТО должен был лежать тут, в северной глуши, рядом со своими сестрами.
XVIII. ХОРОШИЕ ПАРНИ
— Ну всё, братишка, всё кончилось! Держись давай, нельзя помирать когда уже победил! Сейчас, сейчас до отряда доберемся — обогреешься, отпоим тебя, доктор у нас есть, опять же..
Я приоткрыл правый глаз — и увидел только серое небо и сыплющуюся из низких облаков снежную крупу. Приоткрыл левый — и тут же закрыл. Ну его к черту! Четыре синих шинели бежали на лыжах рядом с нартами, на которых возлежал я, грешный. Сил шевелиться не было — по ощущениям я подхватил суровую простуду, меня лихорадило и мышцы крутило адски. Не ходок я на лыжах, не ходок…
— Да я вижу — тебе лучше! — высокий молодой мужчина с черной, покрытой инеем бородой и выбивающимся из-под папахи чубом посматривал на меня на бегу. — Ты кто таков будешь, откуда в наших местах? Тут людей почитай полтора года не видели… Если б собачки не залаяли — пропал бы ты в снегу, весь такой красивый.
— Из Нового Света, ссыльный… Поручик… — увидев его резкий взгляд, добавил: — Корпуса пограничной стражи.
— А-а-а, и за вас сатрапы взялись? Недолго в нейтралитет пограничники играли… На двух стульях, братишка, усидеть невозможно! А меня Дыбенко звать. Старшина Дыбенко.
Нарты подскочили на сугробе, собаки залились лаем, а меня снова поглотила тьма.
Пришел в себя я, видимо, в отряде. Чистая постель, жарко натопленное помещение, белый потолок… Я провел руками по голове — пострижен под ноль, лицо — тоже непривычно голое. Наверное, боятся тифа. Кто-то переодел меня в чистое белье — рубаху и кальсоны. С легкой досадой подумал, что если они копались в вещах — то нашли и револьвер, и динамит, и, конечно, золото. Вообще-то могли и прикопать в снегу, и не везти сюда. Эдик бы так и сделал… А эти — странные какие-то лоялисты…
Дверь скрипнула, вошел доктор — ну а кто еще может носить белый халат и очки?
— Очнулся? Ну, хорошо, ну, замечательно, — он имел огненно-рыжую шевелюру и потрясающе конопатое лицо — открытое и располагающее к себе. — Панацелин — чудесная штука. Если бы он у нас был в ту войну, сколько человеческих жизней бы спасли? Тысячи? Миллионы?
Я слышал про панацелин — что-то на основе плесени, убивает почти все бактерии… Вроде бы даже у нас, в империи разворачивали производство… Но у них-то он откуда? Доктор предупредил мою попытку спустить ноги с кровати:
— Судно тебе сиделка поднесет, лежи пока. Тебе еще денек-другой — только постельный режим, после этой твоей полярной одиссеи, и бульончиком питаться. Второй случай в практике — и оба бежали из Нового Света. Что с вами там делают, а?
— Да я, собственно…
— Лежи-лежи. Вот зайдет к тебе уполномоченный — ему всё и расскажешь.
Заметив, как я дернулся при слове «уполномоченный», доктор сделал успокаивающий жест рукой:
— Филиппов просто по анкете тебя опросит — формальность такая, и оставит в покое. Ну, я пошёл, сейчас санитарку пришлю… Если что — я ваш лечащий врач, доктор Кауперс, — он уже закрывал дверь, когда вдруг развернулся и добавил напоследок: — Вещи твои у Дыбенко, он обещался навестить, когда из рейда вернется.
Буквально сразу зашла дебелая тетка в белом переднике и принесла судно.
— Не стесняйся, справляй нужду. Я вашего брата столько поперевидала, что меня нынче мало чем удивишь… — сказала она и вздохнула. — И что это вам, мужикам, дома не сидится — то война, то еще зараза какая… Эх!
И ушла, унося судно с собой.
Я снова уснул, и проснулся от стука в дверь — это была сиделка с целой пиалой мясного бульона. Желудок завыл раненым китом, вызвав улыбку женщины. Мне удалось приподняться и
