Очень, очень странные отношения.
И очень, очень любопытная леди. По ней не скажешь, что писательница и сценаристка, скорее — журналистка. Как вцепится!
Вот она и вцепилась. Ей, видите ли, страшно понадобились подробности жизни квартета и в частности Ани с Артуром.
Мало ли что ей там понадобилось. Аня не собиралась открывать душу практически незнакомке. Да еще и писательнице! Так что она переводила разговор на квартет, на совместную учебу в ЦМШ и консе, на что угодно, кроме Артура.
Пока этот гад не позвонил и не сыграл ей… О, как он играл! Еще в консе она была готова отдаться ему прямо за роялем! От того, какое у него становилось лицо во время импровизаций, ее душа пела, а с его музыкой она взлетала под самые облака…
— Я люблю тебя, — сказал он так, что сердце зашлось. И не только сердце.
Как хорошо, что она не дома и не одна! А то бы сорвалась и помчалась к нему. Куда угодно. И там, где угодно, просила бы его — играй, играй для меня! Подари мне наслаждение большее, чем секс. Большее, чем любовь. Большее, чем все — твою музыку!
И плевать, что ровным счетом ничего бы это не изменило. Потому что Артур — такой, какой есть. Он не изменится.
— Ну что ты за человек такой, — почти простонала она и отключилась.
— Он тебя любит, ты любишь его. Вы есть все усложнять, — с присущей ему тактичностью носорога заявил Бонни Джеральд, задумчиво рассматривая Аню над бокалом с глинтвейном. Безалкогольным. Таким же, как у Розы.
— Усложнять? — переспросила Аня. — То есть мне надо было терпеть его выкрутасы, молчать и продолжать готовить завтраки?
— О, ты еще и готовишь завтраки! Белиссима! Арчи — придурок, — выдал Бонни, отпил свой компотик и нежно обнял Розу.
— Ага, — кивнула Роза. — Почему ты молчала, пока не сорвалась?
Спросила — и так же нежно прижалась щекой к плечу Бонни.
Прямо в ресторане. И чихать они хотели на весь мир.
Вот почему у них с Артуром не так? Где она ошиблась? Где упустила? Ведь Бонни — козел не меньший. Даже, пожалуй, даст Артуру фору. Артур по крайней мере резвился со своими фанатками лишь на гастролях, подальше от Ани. И соблюдал хоть какие-то приличия. А Бонни девочку Миленочку — чуть ли не на глазах у Розы. Но Роза словно ничего не замечает… хотя нет, очень даже замечает — иначе бы Миленочку не облили ледяным презрением, когда Бонни явился за Аней в «Оперетту».
Как все непросто! И совершенно непонятно, как Роза умудряет держать Бонни на коротком поводке. Видно же, что мистер козлогений будет прыгать через кольцо по первому же ее «але!»
Как бы научиться так же, а?
— Так почему, Ань? — настырно допытывалась Роза.
— Почему… не знаю. Так получилось. Просто все покатилось как-то разом. Этот его роман с Даной, и прослушивание…
— Арчи сказать кастинг? — уточнил Бонни. — Или сказала та… как ее звать, Мадонна?
— Дана ее звать, — подсказала Роза. — Не похоже на Артура вызывать тебя на кастинг, он в тебе уверен.
Аня поморщилась. Вспоминать об унижении было больно… но… уже как-то не так сильно.
— Неважно. Что было, то прошло. Не хочу об этом говорить.
— Вот и зря. Тебе нужно, — покачала головой Роза. — Ты его любишь.
— У нас ничего не выйдет. Я не готова снова быть ему милой послушной женушкой, забыть о собственной карьере и бесконечно терпеть и прощать. Хватит.
— Да-да! Хватит! — довольно кивнул Бонни. — Ты делать скандал, ты бить его по морда, а потом заниматься любовь. Молчать плохо.
— Не хочу я скандалить, — передернулась Аня. — Это утомительно и бесполезно.
— А чего ты хочешь? — опять вцепилась в нее Роза. — Ты сама знаешь, чего ты хочешь на самом деле, для себя?
— Я не… — привычно закрылась Аня, но тут в мозгу словно что-то щелкнуло. — Знаю. Я-то знаю, но…
— Но — потом. Что ты хочешь, скажи вслух.
— Я хочу петь. У тебя, Бонни. Я об этом мечтала лет десять. Быть звездой Бонни Джеральда, получить «Тони», прогреметь как Брюно Пельтье в «Нотр Дам». Как Барбара Стрейзанд в «Кошках».
Бонни довольно кивнул, но Роза не отставала:
— Супер. А что еще?
— Хочу вырастить дочь.
— Тоже супер. А для себя, Ань? И с Артуром — что тебе нужно на самом деле?
— Да ничего, — снова поморщилась Аня. — Пошел он… Это уже не любовь, а издевательство.
— Тем не менее, тебе не все равно. Ну, чего ты такого хочешь, о чем никак не можешь сказать?
— Ничего такого я не хочу, — начала злиться Аня.
— Ну… вот прямо совсем.
— Вот прямо совсем.
— То есть поиметь его ты хочешь, а терпеть его загоны — нет?
— Да, хочу, — совсем разозлилась Аня. — Почему к хорошему сексу обязательно прилагается вынос мозга? Как меня это достало! Не хочу думать об этом козле! Вообще никогда!
— Так в чем проблема? — хмыкнула Роза. — Хотя да, ты же хорошая девочка… Ставлю доллар, что тебе слабо отыметь Артура завтра на репетиции. Просто так, без выноса мозга, чисто для удовольствия и сохранности нервов.
— Хороший секс есть польза для творческий процесс, — кивнул Бонни со знанием дела, был укушен Розой за ухо и…
— Больной ублюдок, — шепнула та своему гению так, что стало совершенно понятно, чем именно они займутся, едва выйдя из ресторана.
— Доллар, говоришь. — Аня одним махом допила оставшийся в бокале глинтвейн. Нормальный, с хорошим содержанием алкоголя. — Ставлю доллар, что завтра на репетиции я его трахну. И не буду париться по этому поводу!
— Вот теперь я видеть Миледи. Белиссима!
— Доллар, значит, зажилил? — усмехнулась Аня, ощущая себя практически леди Винтер.
— Си. Я есть бедный сицилийский парень. Я не разбрасывать доллар направо и налево.
— Жлоб ты, Бонни Джеральд, — припечатала Аня и подозвала официанта: — Повторите.
— Кажется, бедный сицилийский парень хотел сказать, что верит в тебя, — сказала Роза и тоже велела официанту повторить.
Один только Бонни сидел довольный и щурился, как китайский болванчик. Его жизнь явно была прекрасна.
Так какого черта Аня не может себе позволить того же? В конце концов, совсем не обязательно устраивать мозговынос, когда можно просто получить удовольствие. Ведь Артур поступал именно так. И она — ничуть его не хуже.
Пора привыкать быть звездой.
…
Вот почему без выноса мозга не получилось? Вот почему я спиной чувствовала — нет, не злость, не ярость, не отчаяние. Боль. И почему я должна была ощущать эту боль, как свою собственную, корчась где-то в глубине души. И рыдая, свернувшись в калачик?
