– Свобода – очень неоднозначное понятие, мадам. Когда нас не ограничивают оковы и тюремные стены, мы все равно свободны настолько, насколько сами это себе позволяем.
Линетт задумчиво кивнула, но не произнесла ни слова.
Тогда Гейбриел подошел к ней и тронул ее за руку.
– Догадываюсь, о чем вы думаете, но я вовсе не это имел в виду, во всяком случае, пока. Тот выбор еще придется сделать, но прежде следует решить, стоит ли нам обоим признать правду или мы и дальше будем притворяться, что равнодушны друг к другу.
– Я сказала вам правду.
– Да, когда рассказали о вашем гнусном муже. Но это всего лишь часть правды.
– Вам следовало бы заниматься философией, а не естественными науками. – Произнося эти слова, Линетт вдруг осознала, что верила ему с той самой ночи в таверне. Когда он не взял, чего хотелось ему, но дал все, что ей требовалось в тот момент.
– Я знаю Шарлотту Парнелл, но теперь я хочу узнать Линетт Гилрей, – прямо заявил Гейбриел.
– Боюсь, вы требуете слишком многого, милорд. – Она отступила в тень.
– Неужели? Но ведь я не прошу вас раскрыть мне душу, просто расскажите о вашей жизни здесь, о вашей семье, и этого будет достаточно. – Гейбриел протянул руку и вновь коснулся ее. – Я хочу также узнать, что стало с Жоржем.
– Вы что, полагаете, что я собираюсь всю ночь разгуливать с вами по саду? – Линетт хихикнула.
– Мы вольны гулять, когда и где нам вздумается. Вы и представить себе не можете, какое это счастье для меня.
Поколебавшись секунду, Линетт взяла Гейбриела за руку и повела его по посыпанной гравием дорожке к летнему домику. Она отдавала себе отчет, что слишком легко сдалась, но ей было ужасно любопытно, что представляет собой Гейбриел Пеннистан сейчас, когда он уверенно держит в руках бразды собственной жизни. И зачем, в конце концов, он разыскал ее?
Похлопав рукой по карману, Линетт с облегчением убедилась, что пистолет находится при ней.
– Жорж вернулся со мной в Англию, если вам это интересно. Он рассчитывает начать все заново и навсегда забыть о четырех годах своей жизни. Кстати, Жорж написал, что он нашел работу, и прислал свой адрес на случай, если мне потребуется его помощь. Я думаю, он сделал более чем достаточно. Ну а вы? Как вы нашли меня?
– Помните ту чудесную аппликацию в классной комнате у Уилтонов? – Гейбриел усмехнулся.
– Еще бы! Я помню этот последний восход солнца в Гавре так же ясно, как и вы.
Оставалось только удивляться непредсказуемости судьбы, заставившей Гейбриела прийти в ту комнату, где находилась картина, подаренная детям Уилтона.
– Я начала рисовать, как только научилась держать в руке карандаш, – начала свой рассказ Линетт. – Когда мне исполнилось четырнадцать, я уже могла нарисовать небольшую акварель на тему семейной жизни. – Линетт вздохнула. – Потом, когда я вышла замуж за Страусса, мне нужно было найти что-нибудь, что занимало бы меньше места, и я остановилась на вырезании силуэтов, что, по правде сказать, мне очень нравилось.
Прогуливаясь и неспешно разговаривая, они постепенно добрались до домика с жестяной крышей и верандой, где имелся лишь один шезлонг и стоял мольберт. Линетт не раз пыталась рисовать здесь, но отчего-то у нее ничего так и не получилось.
Некоторое время они стояли в молчании, Линетт решила сменить тему:
– Как вы узнали меня во время слушания дела? – Гейбриел кивком указал на ее руки:
– Когда вы нервничаете или озабочены, ваши руки никогда не остаются в покое.
Линетт тут же сложила руки на груди.
– Слишком поздно, – произнес Гейбриел с улыбкой. – Но не тревожьтесь: этот визит всего лишь закрыл одну из печальнейших глав моей жизни.
– По-моему, вам следовало дождаться завтрашнего дня для нанесения визита.
– А по-моему, чем раньше мы поставим точку на прошлом, тем быстрее обретем новое начало.
– Но я не хочу ничего начинать. Я наслаждаюсь одиночеством, у меня дом полон детей.
Обернувшись, Линетт увидела, что Гейбриел смотрит на нее изучающим взглядом, словно рассматривает картину или скульптуру.
– Тогда, может, вы скажете, почему в ваших творениях царят сплошные тени и полутона? Похоже, вы очень любите тайны, но одного-единственного поцелуя будет достаточно, чтобы доказать: между нами не осталось ничего неизведанного. Возможно, для этого хватит даже одного прикосновения. – С этими словами Гейбриел подошел к ней так близко, что их разделяло не больше дюйма.
Линетт чувствовала его тепло, его дыхание. Ее тело стремилось к нему, ей хотелось прислониться к его плечу, потянуться к нему губами и отважиться на поцелуй…
– Вот видите. – Слова Гейбриела эхом отзывались в ее сознании. – Нам не надо даже прикосновения, чтобы почувствовать друг друга.
Гейбриел выжидал, и это окончательно обезоружило Линетт. Если бы он шевельнулся, чтобы поцеловать ее, она бы отступила назад, но он выжидал, глядя на нее нежным, любящим взглядом.
– Гейбриел, это невозможно, – внезапно вырвалось у нее.
И тут он обхватил ее лицо ладонями так деликатно, словно это была тончайшая вырезанная аппликация.
– Как человек, занимающийся наукой, я готов поклясться, что в этой жизни нет ничего невозможного, а как мужчина, искренне верю: это еще далеко не все, что нам суждено пережить вместе. Вы и я, мы оба предназначены друг для друга…
– Ночь с вами станет настоящим раем, – призналась Линетт.
И тут Гейбриел наконец поцеловал ее. А может, это она поцеловала его? Впрочем, не важно: это было рай. Нежное прикосновение, и они вместе насладились им.
Силы покинули Линетт, когда Гейбриел начал целовать ее шею, губы… Теперь она думала лишь о цепочке случайностей, которые свели их здесь. Впрочем, и эти мысли вскоре улетучились; к этому времени они оба разделись, и Гейбриел устроился рядом с ней в шезлонге, натянув поверх пальто, чтобы защитить их от ночной прохлады.
Он был немногословен, и его самообладание поражало Линетт. Не выдержав, она сама притянула его к себе.
Когда Гейбриел проснулся, Линетт уныло смотрела в потолок.
– Это не начало, Гейбриел, а конец, – едва слышно произнесла она.
– Только не сейчас, Линетт. Нет необходимости принимать решение заранее. Мы можем…
– Нет. Во мне нет ничего хорошего. – Она встала и начала натягивать нижнюю рубашку.
– Дорогая, вы ошибаетесь.
– Нет, не ошибаюсь. Шарль Страусе соблазнил меня, когда мне не было и двадцати. Он показал мне все прелести плотской любви, пока я не возжелала его больше, чем собственное искусство, больше, чем честь.
– Ваше прошлое ничего не значит для меня, но если вы расскажете мне все, я готов слушать хоть всю ночь. У нас достаточно времени, и мы одни. Мне хочется, наконец, понять, почему вы такая…
