Книга Пляска на плахе. Плата за верность - Марина Баринова

Однако история Ильбера стала, скорее, исключением из правил. Далеко не всем одаренным сиротам удавалось проявить себя должным образом. Демос же давно отметил нехватку ценных кадров — в глазах всевозможных совещательных органов государства у недалекого, но богатого дворянина было очевидное преимущество перед талантливым, но бедным аристократом. Увы, это не лучшим образом сказывалось на работе неповоротливой бюрократической системы, что Демос считал недопустимым. И потому новому приюту полагалось стать кузницей достойных служителей короны.

При дворе в Ильбере видели выскочку, удачно подружившегося с влиятельным покровителем. Но, как бы ни злословили за спиной таргосийца, сколько бы желчи ни капало с ядовитых языков, аристократы были вынуждены признать, что он превосходно справлялся с возложенными на него обязанностями. И потому терпели.

«Смирились с одним — привыкнут и к другим. Со временем».

Кроме того, сироты, прошедшие через лишения и пренебрежение, но впоследствии столкнувшиеся с добротой, чаще всего хранили верность благодетелю до гробовой доски. Это Демос понял еще в юности на примере Ихраза и Лахель, а позже стал свидетелем блестящего обмана Вассера Дибриона, обязанного жизнью и положением леди Эльтинии. Со стороны канцлера было бы глупо не воспользоваться заманчивой возможностью воспитать верных союзников.

«Ибо верность в Миссолене считается явлением еще более редким, чем мужеложцы — в Рундкаре».

Поместье значительно изменилось и разрослось с момента последнего визита Демоса. Бывший господский дом блистал свежей краской, начищенными коваными оградами и разноцветными стеклами в мелкой паутине окон. Одно из крыльев имения заканчивалось круглой постройкой, на вершине которой сверкал серебряный диск — то было домовое Святилище. Прилегавший к дому парк также привели в порядок: зелень аккуратно подстригли, высадили цветы на клумбах, посыпали дорожки мраморной крошкой и вернули к жизни немногочисленные фонтаны. Позади главного здания Демос заметил несколько новых деревянных построек. В одной, как он помнил из плана, должны были находиться комнаты воспитанников и слуг, другая служила для трапез — там же располагалась кухня, из труб которой сейчас валил дым. Чуть поодаль сгрудись конюшни, сараи и погреба.

На парадной лестнице, спускавшейся, точно водопад, к небольшой идеально ровной площадке, гостей уже встречала толпа. Глава приюта Этьенн ду Фабрис, переманенный Демосом из Амеллонского университета, потеряв терпение, вышел навстречу процессии.

— Ваша светлость, — ученый муж поклонился едва ли не до земли. — Добро пожаловать.

На его непропорционально большой голове красовалась черная бархатная шапочка, из-под которой торчали жидкие растрепанные волосы мышиного цвета. Вероятно, Фабрис нахлобучил свой головной убор в последний момент, не удосужившись взглянуть в зеркало, ибо тот заметно съехал к правому уху. Одет бывший профессор был в черную мантию до пят, перехваченную поясом с непримечательной круглой пряжкой. Начищенная позолоченная брошь в виде восьмиконечной звезды — символа высокого статуса ученого, крепилась прямо под высоким стоячим воротником выглядывавшей из-под одеяния рубашки.

— Достопочтенный ректор, — кивнул Деватон, призывая ученого распрямиться. — Позвольте представить мою будущую супругу — леди Витторию из Дома Аро. После моего восшествия на престол именно она будет ведать нуждами вашего учреждения.

— И мы непременно оправдаем ее доверие, — Фабрис растянул тонкие сухие губы в радушной улыбке. — Воспитанники и преподаватели крайне взволнованы вашим прибытием. Нам не терпится представить взору долгожданный гостей этот новый храм знаний.

Демос переглянулся с Витторией, и та, кивнув, взяла его под локоть.

— Так не будем же медлить, — сказал он и повел свою спутницу к лестнице.

Плоды работ, спешно проведенных в течение нескольких месяцев, можно было признать удовлетворительными. Демос внимательно ознакомился с учебной программой, составленной для воспитанников приюта с учетом возраста и способностей оных, заглянул в библиотеку, некоторые книги для которой пожертвовал из собственной коллекции, побеседовал с учителями. Виттория внимательно подмечала даже несущественные детали; играя с ней в ульпу, Демос научился распознавать по лицу гацонки, когда та вникала в суть происходящего с особой тщательностью. По окончании обхода главного здания Виттория пожелала увидеть и покои воспитанников.

— Сейчас в приюте живут только четырнадцать одаренных учеников, — без остановки вещал Фабрис, ведя за собой гостей. — Преимущественно из Бельтеры и Освендиса. Впрочем, нам уже поступают заявки из Рикенаара. Сейчас мы способны принять еще шестнадцать человек, а после того, как возведем второе здание для учеников, сможем оказать гостеприимство еще трем десяткам. Недавно мы также получили две просьбы приютить сирот из Хайлигланда. Однако новое политическое положение… — ректор виновато улыбнулся, — несколько запутало ситуацию.

Демос, спрятав улыбку в уголках губ, заговорщически подмигнул Виттории, призывая ее принять решение самостоятельно.

«Приют, безусловно, со временем, получит протекторат государства. Но пока все зависит только от тебя, дражайшая. Покажи мне, что думаешь».

— Достопочтенный ректор, — обратилась гацонка, внимательно осматривая скромно обставленную, но оснащенную всем необходимым комнату, отведенную одному из воспитанников. Милое ромбовидное окошко, главная достопримечательность этого помещения, выходило на зеленый луг. — Из всех хайлигландцев Великий наставник отлучил от церкви лишь Грегора Волдхарда. Однако от тех, кто по-прежнему помнит о Криасморском договоре, взора не отвернут. Ведь так, лорд Демос?

— Конечно.

— И посему, если до вас, господин Фабрис, дойдет просьба о помощи из Хайлигланда, удовлетворите ее. Ибо Гилленай, последний сын божий, учил нас милосердию. Я лишь прошу сообщить мне имена этих несчастных сирот, дабы разузнать, при каких обстоятельствах они лишились родни.

«Как по нотам! А ты соображаешь, дорогая, и соображаешь хорошо».

— Как пожелаете, — поклонился ректор. — А теперь, когда мы закончили осмотр, не соблаговолите ли вы почтить своим присутствием праздничную трапезу?

* * *

Большой деревянный зал для трапез не сражал наповал роскошью убранства, но, тем не менее, производил благоприятное впечатление. Из открытых нараспашку окон с резными ставнями проникал мягкий вечерний свет. Легкий ветерок доносил с лугов тонкий аромат полевых цветов. Демоса и Витторию посадили во главе длинного прямоугольного стола, рядом расположился и сам Фабрис. Ученики робко ютились по лавкам, и воспитатели, пошикивая то на одних, то на других, призывали детей производить меньше шума. Демосу это не мешало, но наводило на не самые приятные размышления.

«Проклятье. За годы, что прошли с моменты смерти Фиеры и детей, я уже и забыл, как приятно слышать этот чистый звонкий смех. Заперся в своем кабинете, нюхал паштару и поигрывал в ужасного Горелого лорда, думая, что это поможет смириться с утратой. Но черта с два это помогло. Жизнь продолжается — так все мне говорили. Я не верил, но однажды сдался. Послушался их, начал что-то делать, устраивать собственную судьбу… Но почему, почему тогда каждый раз, глядя на Витторию, заговаривая с ней и проявляя малейшую заботу о ее нуждах, я чувствую себя предателем и клятвопреступником?»