Книга Вдребезги - Юлия Резник

Олеся

Он сказал это один раз… Всего один раз. И никогда больше не повторял. Разговор как-то сразу перешел на Авдалова, и то, что Тимур поведал мне, было настолько шокирующим, что я невольно отвлеклась от других его, пожалуй, самых главных для меня слов. Я потом много раз пыталась вернуться к ним, воскрешала в памяти низкий голос Тимура, но… так и не смогла поверить в то, что это на самом деле случилось. В конце концов, я прихожу к выводу, что его признания — результат игры моего моего больного воображения. То, что у меня явные проблемы с головой, даже не обсуждалось. Иначе я бы не очутилась за двадцать пять километров от города, не помня себя… Но знаете, даже осознание этого не в силах омрачить моего счастья. Разве что самую малость. Потому что Тимур наполняет счастьем каждый мой новый день. И чтобы вернуть ему хоть малую часть тех эмоций, чтобы хоть как-то ему соответствовать, я во многом иду на уступки. Например, соглашаюсь на работу с психологом. В отличие от Тимура, поначалу я не слишком верю в то, что это будет иметь хоть какой-нибудь смысл. Просто, видя, как он старается, не могу ему отказать. Но со временем, с каждым новым сеансом, мое мнение на этот счет меняется. Закрывая за собой дверь в кабинет врача, после очередного визита я чувствую себя… выхолощенной и разбитой. Но… не больной. Уже не больной. А ведь я даже не понимала, как глубоко ранена своим прошлым. И, наверное, не поняла бы, если бы не Тимур. Сейчас, когда все хорошо, мне и представить страшно, как бы сложилась моя жизнь без этого удивительного мужчины. Я могла бы стать женой Алана Авдалова… Каждый раз, когда я об этом думаю, меня бросает в холодный пот. Особенно страшно понимать, что этому человеку была нужна даже не я. А мой сын. Потому что Алан оказался бесплодным, абсолютно равнодушным к женщинам геем. Естественно, это не афишировалось, потому что большего позора для семьи и быть не могло. Но меня волновало даже не это… Каким-то образом Тимуру удалось узнать, что оба брата с детства подвергались насилию. Поэтому, наверное, Гурам и оборвал со своей семьей все контакты. А вот Алан — не сумел, или не захотел… Может быть, его все устраивало. В любом случае, я даже думать не хочу о том, что могло случиться с Дамиром в таком окружении. Это действительно страшно. Поэтому я стараюсь сосредоточиться на настоящем…

— О чем задумалась? — щеки касаются твердые пальцы. Тянусь за ними лицом, Тимур смеется и почесывает меня за ухом, будто я кошка.

— О том, что приготовить на ужин?

— Я могу кинуть пару кусков мяса на гриль. А ты отдыхай.

— Я не устала.

— Ты отработала смену в тире.

— О! Это было весело. Сегодня пострелять приходили детишки твоих ребят. Разве это не славно, что они так дружны? У Димки Карасева явный талант. И у Арины Евсеевой, — подумав, добавила я. А Тимур чему-то улыбнулся. — Что означает эта улыбка?

— Они обожают тебя.

— Кто?

— Да все. Дети. Их родители… Ты не думала бросить эту дурацкую работу в тире и перейти на должность тренера?

— Эй! Моя работа не дурацкая!

Еще недавно я бы промолчала. Но теперь… рядом с ним, я ощущаю себя намного более уверенной. Возмущенно толкаю его стопой в бедро — не знаю, что у Тимура за фетиш, но он просто обожает мои ноги, и каждый раз, когда мы располагаемся на диване, закидывает их себе на колени и подолгу гладит, мнет стопы, пальцы, щекочет пятки и очень придирчиво выбирает лак, которым я покрываю ногти. Извращенец… Черт, но как же это меня заводит!

— Из тебя вышел бы отличный тренер по стрельбе.

Закусываю губу. Его вера в меня такая всеобъемлющая, что я каждый раз теряюсь, не находя ответа на вопрос, как такое может быть? А потом вспоминаю все наши занятия с психологом и… Ладно. Может быть, мне пора к этому привыкнуть.

— У меня нет специального образования…

— Ты мастер спорта международного класса. Мне кажется, что этого вполне достаточно. Но если ты хочешь поступить в институт, то я не пойму, что тебе мешает. Вот-вот начнется вступительная кампания.

На самом деле мешает мне многое. Какой дурак поступает в моем возрасте в институт? Мне уже тридцать четыре! К тому же… вполне возможно… я боюсь об этом думать, но все же похоже на то, что я все-таки беременна, и тогда… Ну, какой институт, господи? Какой институт…

Но скорее я просто боюсь. Боюсь опять потерпеть неудачу. Боюсь не поступить, не справиться. Не вытянуть нагрузку. Боюсь просто попробовать что-то новое и неизведанное.

— Жарко, — замечаю я, уходя от темы, и одергиваю прилипшее к телу платье. Система кондиционирования в квартире неожиданно навернулась, а мастер, которого Тимур вызвал, чтобы ее починить, обещал прийти лишь ближе к вечеру. Жара просто невыносимая, и от неё ничуть не спасают распахнутые настежь окна.

— О, да, — соглашается Тимур, ведет вверх по моим покрытым испариной икрам, и когда я уже думаю, что он оставит меня в покое, усмехаясь, командует: — Но ты все же подумай над моим предложением. Даже мои ребята не отказались бы от того, чтобы ты их тренировала.

— А ты что?

— А я слишком собственник, чтобы это позволить. С детишками как-то спокойней.

С моих губ срывается тихий, приглушенный смешок, который по мере того, как руки Тимура пробираются выше, перерастает в стон.

— Нравится?

— Очень. Ты же знаешь…

Он знает. Несмотря на то, что я так и не испытала оргазма, с каждым разом с Тимуром, я подбираюсь к нему все ближе. Занятия с психологом помогли мне обнаружить надежно скрытый психологический блок, и теперь, когда я понимаю, что меня в последний момент останавливает, дело сдвигается с мертвой точки. Выслушав мой сбивчивый рассказ, мой психолог высказал предположение, что подсознательно я воспринимала происходящее со мной насилием, а поскольку нормальный человек… женщина вряд ли могла получать удовольствие в таких обстоятельствах, мой мозг стал блокировать любые положительные ощущения, которые мне в принципе мог подарить секс. Поразмыслив, я пришла к выводу, что так оно на самом деле и было.