Книга Медное королевство - Шеннон Чакраборти

Со странным чувством Али разглядывал свои старые апартаменты. В его комнате все осталось по-прежнему: книги валялись на столе ровно там, где он их оставил пять лет назад; вещи, которые он перебирал, пакуясь перед отъездом в Ам-Гезиру, до сих пор были разбросаны по полу. Смятый лист бумаги – письмо, которое он хотел написать Нари, но оставил эту затею за неимением подходящих слов, – лежал рядом с его любимым пером и огрызком свечного воска, который он все собирался заменить, но как-то запамятовал. Несмотря на свежую уборку и полное отсутствие пыли, стало понятно, что за эти годы здесь все осталось без изменений.

Все, кроме Али. И Гасан зря надеялся исподтишка вернуть жизнь младшего сына в прежнее русло.

Али глубоко вздохнул и уловил слабый аромат благовоний и кислого финикового вина – любимого напитка отца. На полу, там, где Али обычно молился, лежала потертая подушка. На подушке, аккуратно сложенный, лежал знакомый головной убор. Али взял шапочку в руки и принюхался, теперь более отчетливо чувствуя характерный отцовский запах. Шапочка была измята, и на льняной ткани, там, где ее долго теребили в руках, образовались складки.

Али с содроганием пошел дальше, во внутренние покои. Его опочивальня выглядела так же аскетично, как и пять лет назад. У него начало складываться ощущение, словно он навещает собственную могилу. Он перевел взгляд на постель и уставился туда.

На аккуратно сложенном покрывале дожидался его зульфикар.

В мгновение ока Али пересек комнату и отставил шкатулку с клинком в сторону. Это был действительно его родной зульфикар – он узнал бы его даже на ощупь, по весу, с закрытыми глазами. А если бы и после этого у него остались сомнения, то под мечом обнаружились все подписанные Али сегодня бумаги.

Где под его подписью красовался королевский росчерк, аннулирующий документ.

Али рухнул на кровать, как будто почву выбили у него из-под ног. Он пробежал взглядом текст, надеясь, что пришел к неверному выводу, но факты были налицо, изложенные четким юридическим языком: шафит вместе с дочерью будут возвращены на торги.

Он вскочил на ноги. Нет. Это же невинные шафиты. Не революционеры из «Танзима», не угроза общественному строю. Но стоило ему потянуться к зульфикару, как он припомнил отцовскую угрозу. Гасан поступил так специально, чтобы преподать ему урок. Он погубил жизни двух шафитов лишь потому, что Али осмелился вмешаться.

А что он сделает, если Али кинется в бой?

Али закрыл глаза, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Перед глазами стояло заплаканное детское личико. Всевышний, прости меня. И не только за эту девочку… За шейха Анаса, Рашида, Фатуму и ее сирот. Аукцион вырос на костях разрушенной мечети.

Он уничтожает всех, кому я пытаюсь помочь. Он уничтожает нас.

Али отдернул руку от зульфикара. Кожу как будто обожгло. Он не мог больше оставаться здесь, в этой комнате, похожей на музей. В этом губительном городе, где каждый его неверный шаг оборачивался для кого-то трагедией.

Он вдруг подумал о Зейнаб. После всего случившегося Али не рискнул бы обращаться за помощью к матери, но родная сестра должна его поддержать. Она подскажет ему выход из этой ситуации.

Эхом прозвучало в памяти предупреждение Мунтадира, и едва зажегшийся при мысли о сестре огонек надежды сразу погас. Нет, Али не станет рисковать ее жизнью. Он зажмурился, борясь с отчаянием. В ладонях разливалась вода. Такого не случалось уже несколько лет.

Дыши. Соберись с мыслями. Али открыл глаза.

И тогда его взгляд упал на шкатулку.

В следующее мгновение Али пересек комнату, откинул крышку ящика, забрал оттуда кинжал и сунул себе за пояс.

К черту отцовские приказы.

Он был на полпути к лазарету, когда начал задаваться вопросом, а не слишком ли он торопит события.

Али замедлил шаг и не спеша пошел по извилистой тропинке, которым не было числа в гаремных садах. Ему ведь не обязательно сейчас встречаться конкретно с Нари, размышлял он. Али просто дождется кого-нибудь из слуг на пороге лазарета и попросит поговорить с ее помощницей, Низрин. Он передаст Низрин клинок и весточку от него, и если Нари не захочет его видеть, он поймет. Конечно, поймет. Возможно, о попытке Али встретиться с его женой узнает Мунтадир и прикончит брата – что ж, тогда Али не придется беспокоиться о том, как он продержится в Дэвабаде до самого Навасатема.

Он набрал полные легкие влажного воздуха, насыщенного ароматами пропитанной дождем почвы и мокрых от росы цветов, и напряжение как будто начало понемногу отпускать. Мелодия журчащего канала и капель воды, срывающихся с древесных листочков, убаюкивала лучше любой колыбельной. Он вздохнул, отвлекшись на пару маленьких сапфирово-синих пташек, порхающих среди темных крон. Жаль, что далеко не везде в Дэвабаде можно найти подобную благодать.

Вдруг его пальцы оказались окутаны чем-то холодным и влажным. Али удивленно опустил взгляд и увидел, как туман лентой обвивается вокруг его талии. У него на глазах туман дополз до плеч, обнимая его как доброго друга после долгой разлуки. Глаза у Али вылезли на лоб. Такого в Ам-Гезире точно никогда не случалось. Он улыбнулся, очарованный видом танцующих капель воды на его коже.

Но улыбка исчезла с его лица так же быстро, как появилась. Он окинул сад беглым взглядом, но вокруг, на удачу, никого не было. Ему снова вспомнился шепот, услышанный на пароме, загадочный зов озера и то, как сегодня в апартаментах стремительно источала влагу его кожа. Только сейчас он задумался, насколько сложнее будет подавлять свои новообретенные способности в туманном, дождливом Дэвабаде.

Придется найти способ. Нельзя было ничем выдать свой секрет. Не в этом городе. Деревенские жители Бир-Набата охотно закрывали глаза на его редкие причуды – все-таки считали его своим спасителем, – но население Дэвабада было куда более непредсказуемым, поэтому он не мог рисковать. В его народ мариды вселяли ужас. Они становились ужасными чудищами в сказках, которыми пугали на ночь детей; джинны-путешественники видели в них воплощение неизведанного ужаса и носили обереги, чтобы не столкнуться с ними. В детстве он слышал жуткую историю об одном дальнем родственнике из Аяанле, которого несправедливо обвинили в жертвоприношении ребенка Дэва своему повелителю, мариду, и казнили, утопив в озере.