Книга Поэт - Майкл Коннелли

Захватив сумку с ноутбуком, я последовал за ним.

Офис Бледшоу выглядел так, словно изначально он задумывался как врачебный кабинет. Впрочем, непонятно, как доктор мог оставить лишь один вход, особенно в таком районе, как этот. За входной дверью находилась небольшая приемная, где была сдвижная стеклянная панель и небольшая стойка для секретаря. Стеклянная панель, похожая на дверь душевой, оказалась закрытой. Распахнув дверь, я услышал звонок телефона, но трубку никто не снимал.

На несколько секунд я замер на месте, чтобы осмотреться. В комнате стояли старый диван и небольшой столик. Места для другой мебели просто не оставалось. По столу раскиданы журналы, все не менее чем шестимесячной давности. Собравшись было поздороваться или постучать, я вдруг услышал звук спускаемой в туалете воды, где-то за стеклянной дверью.

Затем сквозь стекло я увидел расплывчатую фигуру, и тут же дверь слева отворилась. В двери стоял темноволосый человек. Теперь я заметил, что у него усы, тонкая полоска которых казалась едва заметной.

— Здравствуйте, чем могу помочь?

— Вы Даниел Бледшоу?

— Совершенно верно.

— Джек Макэвой. Мне нужно задать вам несколько вопросов относительно Джона Маккэффри. Думаю, это будет полезно нам обоим.

— Джон Маккэффри? Это было так давно.

Его взгляд упал на сумку с ноутбуком.

— Не беспокойтесь, это просто компьютер. Можно присесть?

— Конечно. Почему бы нет?

За ним я вошел в небольшой холл, где находилось еще три двери, все по правой стороне. Он открыл первую, и мы вошли в помещение, отделанное недорогим ламинатом. На стене висели выданная администрацией штата лицензия и несколько фотографий из прошлой, полицейской жизни Бледшоу.

Все вокруг выглядело таким же убогим, как и его усы, однако я не собирался придавать этому какого-либо значения. То, что я знал о копах, а это правило касалось и бывших копов, говорило: внешнее впечатление обманчиво. Я знал ребят в Колорадо, при любых обстоятельствах носивших серо-голубые спортивные костюмы из полиэстра, словно они не имели нормальной одежды. Тем не менее эти мужики считались самыми яркими, лучшими и надежными копами во всем департаменте.

Вероятно, таким мог быть и Бледшоу. Он сел за стол, покрытый черным пластиком. Мебель явно куплена по случаю, в состоянии «бывшая в употреблении». На поверхности стола я заметил наслоения из застарелой грязи. Сев против Бледшоу, я занял последний из предметов мебели, предназначенный для посетителей. Хозяин помещения внимательно следил за моей реакцией.

— Здесь размещалась частная клиника. Парня вышибли за аборты на поздних сроках беременности. Что касается помещения, то я просто выкупил его, и плевать на грязь или внешний вид. Работой я занимаюсь по телефону, продаю копам страховые полисы. Когда случается вести расследование, то тем более отправляюсь к клиенту сам. Сюда никто не приходит. Разве что иногда у входа появляются цветы. Полагаю, чьи-то. Наверное, так срабатывает старая телефонная книга. Почему вы не расскажете о цели визита?

Я выложил ему все, начиная с истории брата и кончая Джоном Бруксом и моей поездкой в Чикаго. Наблюдая за его полным скепсиса лицом, я понял, что могу и вылететь отсюда — секунд через десять, и прямиком сквозь дверь.

— Что за дела? Кто вас прислал?

— Никто. Только есть мнение, мое личное, что следом за мной приедут люди из ФБР, и, вероятно, уже завтра. Мне показалось, что нам лучше переговорить до этого момента. Знаете, я хорошо вас понимаю. Мой брат — это фактически я сам. Мы ведь с ним близнецы. Всегда считал, что напарники после долгой совместной службы тоже становятся как братья. Как близнецы.

На несколько секунд я замолчал. Пока лучше придержать моего козырного туза, чтобы дождаться правильного момента. Казалось, Бледшоу несколько поостыл. А возможно, его злость скоро сменится смущением.

— И что нужно от меня?

— Текст посмертной записки. Мне нужно знать, что именно Маккэффри написал в своем послании.

— Не было никакой записки. И я этого не говорил.

— А жена говорила, что записка была.

— Вот с ней и общайтесь.

— Ну нет, я предпочту разговаривать с вами. Позвольте рассказать еще кое-что. Тот, кто все это совершил, заставил каждую из своих жертв оставить записку в одну или две строки. Как именно и почему они соглашались, нам неизвестно. Но он это сделал. Всякий раз строки оказывались взятыми из стихов. Все стихотворения принадлежат одному автору: Эдгару Аллану По.

Достав из сумки компьютер, я отщелкнул замок на крышке, затем вынул книгу со стихами По и положил ее на стол так, чтобы он мог видеть название.

— Я предполагаю, вашего напарника убили. Вы вошли в комнату и сразу поняли: он застрелился. Как раз потому, что сцена выглядела именно так, чтобы поверили все, и с первого момента. В той записке должна быть строка из стихотворения. Стихи в этой книге. Готов поставить на всю пенсию вашего напарника.

Бледшоу переводил взгляд с меня на книгу, а потом опять на меня.

— Скажите, вы впрямь считали, что обязаны рискнуть положением просто для того, чтобы помочь вдове материально?

— Да уж, ты попал в самую точку. И вот куда меня занесло теперь. Дерьмоьый офис с дерьмовой лицензией на стене. И я в комнате, где тела детей вырезали из их собственных матерей. Ситуация не для благородных.

— Бросьте, всем понятно, что вашим поступком двигало настоящее благородство. В прошлый раз вы сделали то, что должны. Теперь же дело пора довести до конца.

Бледшоу отвернулся и посмотрел на стену с фотографиями. На одной из них снялись двое, он и еще один мужчина. Так они и стояли — рядом, обхватив одной рукой шею товарища. Оба улыбались. Наверное, их сфотографировали в каком-нибудь баре еще в те старые добрые времена.

— И порвана связь с горячкой, что жизнью недавно звалась, — произнес он, продолжая смотреть на снимок.

Я положил руку на лежавшую рядом книгу. Слова резанули по сердцу нам обоим.

— Вот оно. — И я раскрыл книгу.

Стихи, из которых убийца заимствовал цитаты, были отмечены закладками. Найдя страницу со стихотворением «К Анни», я отыскал то, о чем уже знал заранее, и, положив книгу обратно на стол, повернул ее к Бледшоу.

— Первая строфа.

Бледшоу начал читать, перегнувшись ко мне через стол.

О счастье! Не мучусь

Я больше, томясь,

Упорной болезнью,

И порвана связь

С горячкой, что жизнью

Недавно звалась[5].