Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
В 2011 году одна из таких стипендий была присуждена Лоре Деминг, особо выдающейся студентке Массачусетского технологического института. Деминг родилась в Новой Зеландии, и в двенадцать лет в качестве волонтера она поехала в США к Синтии Кеньон, биологу и геронтологу Массачусетского технологического института, которая стала ее наставницей на много лет. Кеньон была известна благодаря открытию в 1986 году контролируемой мутации, увеличивающей продолжительность жизни нематоды C. Elegans в шесть раз. Благодаря изменению одного гена в ДНК червя Кеньон добилась увеличения его жизни с 20 естественных дней до 120, при этом сохраняя период расцвета, обычно продолжающийся всего 5 дней. В 2014 году Кеньон стала вице-президентом по исследованиям проблем старения в компании Calico.
В четырнадцать лет Лора Деминг поступила в магистратуру биологического факультета Массачусетского технологического института, в семнадцать получила стипендию Тиля за помощь в создании первого венчурного фонда, исследования которого направлены непосредственно на увеличение продолжительности жизни человека.
Венчурный фонд The Longevity Fund, основанный Лорой на полученную стипендию, на момент нашего разговора работал уже третий год. Мы встретились в ее офисе на верхнем этаже роскошного здания в Мишен-Бэй. Поначалу я был поражен, насколько она не соответствовала представлениям большинства людей, в том числе и моим, о том, как выглядят венчурные капиталисты, сосредоточенные на увеличении продолжительности жизни. Например, она совсем не походила на американского мужчину средних лет, сделавшего огромное состояние на технологиях и желающего достичь вечной жизни, чтобы наслаждаться плодами капитализма. Она была молодой девушкой азиатского происхождения и совершенно не соответствовала образу гика, с которыми я имел дело раньше, несмотря на то, что поступила в Массачусетский технологический институт в четырнадцать лет. Лора, беседуя со мной в приятной деловой и немного самокритичной манере, неловко пыталась спрятать свой мощный интеллект, еще более поразительный с учетом того, что она была гораздо моложе многих магистрантов, которым я несколько лет преподавал английскую литературу.
От такого сопоставления возраста Лоры, ее положения в деловом мире и характера ее работы возникал когнитивный диссонанс. Но все это обретало смысл с учетом того факта, что эта девушка была маниакально обеспокоена смертью последние тринадцать лет.
– Я всегда чувствовала, что увеличение продолжительности жизни человека – это то, чем стоит заниматься, – рассказала она, тщательно подбирая каждое слово. – Когда мне было восемь лет, к нам приехала моя бабушка, и я помню, как хотела поиграть с ней, но увидела, что она не может бегать. Помню, как я поняла, что в ее теле что-то как будто вышло из строя. Я подумала: ну наверняка же кто-то должен работать над лекарством от болезни, которая есть у моей бабушки. Затем я осознала, что на самом деле над этим вообще никто не работает, потому что то, что происходит с моей бабушкой, не считается болезнью. Это даже не считается чем-то неправильным.
Вскоре после этого Лора поняла, что постепенный выход из строя тела бабушки был лишь первым симптомом окончательного разрушения тела, ведущего к полному прекращению существования. За этим неутешительным осознанием судьбы бабушки быстро последовало глубокое понимание универсальности этого явления – такая же участь ожидала и ее родителей, и ее друзей, и всех знакомых и незнакомых, в том числе и ее саму.
– Я плакала, – сказала она, – три дня подряд.
Лора была одержима идеей посвятить свою жизнь решению проблемы этой недопустимой ситуации; к одиннадцати годам ее амбиции отразились, как она выразилась, «на запуске коммерческой структуры в сфере биологии старения».
Она с осторожностью относилась к термину «продление жизни»; использовав его в нашем разговоре пару раз, Лора поправила себя, объяснив, что предпочитает говорить о «процессе, обратном старению», или о том, чтобы «позволить людям по мере старения чувствовать себя лучше». Проблема термина «продление жизни», как она объяснила, в том, что он породил «безумных людей без какого-либо научного бэкграунда, убежденных в собственном бессмертии».
Мне показалось, что Лора преуменьшала масштабы своей собственной зацикленности на искоренении смерти, несмотря на все старания разграничить свою работу и более фантастические формы веры в техническое бессмертие.
По ее словам, особенность современной медицины – в существовании огромного количества фармацевтических компаний, занимающихся лечением рака, диабета, болезни Альцгеймера. То есть заболеваний, по большей части развивающихся вследствие старения. При этом практически нет компаний, которые бы занимались изучением первопричины, клеточного вырождения человеческого организма с течением времени.
– Я верю, – пояснила она, – что смерть от старения – это самая большая проблема, стоящая перед человечеством. Но я не говорю об этом, когда обсуждаю с людьми инвестиции или венчурный фонд. Есть все основания принимать радикальное продление жизни как культ. Люди не видят радикальное продление жизни как инвестиционную модель. Если вы не близки к науке и у вас нет полного понимания наших возможностей, то такая концепция кажется безумием.
С точки зрения ближайших инвестиционных перспектив Лора была особенно увлечена лекарствами, уже выпущенными на рынок. Она пояснила, что, в частности, лечение диабета демонстрирует неиспользуемый потенциал увеличения продолжительности жизни организмов.
– Есть странная связь, – рассказала она, – между инсулином, уровнем сахара в крови и продолжительностью жизни, но мы еще не выяснили, какая точно.
Лора была особенно рада препарату для лечения диабета второго типа под названием «Метформин», который предотвращал выброс лишнего сахара в кровь и замедлял скорость обновления клеток. Она рассказала, что экспериментальным путем была значительно увеличена продолжительность жизни мышей. Вскоре после нашего разговора я прочитал новость о том, что Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США одобрило проведение пятилетнего и семилетнего клинических испытаний метформина на людях, они будут проводиться в медицинском колледже имени Альберта Эйнштейна в Нью-Йорке под названием Targeting Aging with Metformin (TAME). Я изучил материалы в Google News о лекарствах и обнаружил интервью с Лорой в журнале The Telegraph – с «ученой-вундеркиндом, возглавляющей исследования «магии» лекарств против старения». Над фотографией Лоры, работающей в лаборатории, был классический заголовок-вопрос: «Станет ли эта таблетка ключом к вечной молодости?»
Примерно через неделю после своего третьего дня рождения мой сын стал интересоваться смертью: он начал проявлять особенный интерес к нашей возможной смерти, моей и моей жены. Услышав упоминание о своей прабабушке, он сразу же заинтересовался, кто она и где сейчас. Не будучи религиозными людьми и не желая врать ему, мы понимали, что нам ничего не остается, кроме как сказать, что ее больше нет рядом, потому что она умерла еще до его рождения. На тот момент он уже был знаком с понятием смерти, но только в абстрактном смысле – как с чем-то, что может случиться. На самом деле мы рассказали ему о смерти прежде всего с целью предостеречь его от попадания под автомобиль. Мы сказали ему, что если его собьет машина, то на этом все будет кончено. Его не станет.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
