По свету ходит чудовищное количество лживых домыслов, а самое страшное, что половина из них — чистая правда.
Уинстон Черчилль Более сорока лет назад, когда автор впервые увидел на телеэкране фильм «Тот самый Мюнхгаузен», он, конечно, улыбнулся короткому диалогу двух его героев. «Но это же факт? — Это гораздо хуже, чем факт. Так оно и было на самом деле». В ту, советскую, пору было ясно, на что намекали автор сценария Григорий Горин и режиссер Марк Захаров. Многомиллионная советская телеаудитория восприняла репризу как остросоциальный намек на доминирование цензуры. Вопрос о достоверности и правдивости информации, публикуемой в отечественных СМИ, не стоял. Она вся была ПРАВДОЙ (недаром так называлась главная газета страны). С рассказа об этом, если помнит читатель, начиналась наша книга. Сейчас мы близимся к ее завершению, и настала пора расставить точки над «i», чтобы понять, насколько глубоко в наше медийное пространство и сознание аудитории проникла фейковая журналистика, постоянно манипулирующая информацией, интерпретирующая ее, играющая с ней в «верю — не верю».
Сейчас, в условиях конституционного отсутствия цензуры, встает не вопрос о доступе аудитории к информации, а о том, является ли она той самой правдой. Когда факт уже вроде бы не факт, информация превращается в интерпретацию, а о том, как «оно было на самом деле», рассказывают все кому не лень. Даже те, кто познакомился с каким-либо событием посредством выложенных в Сети фото или видео. Пространство правды сужается на глазах, как шагреневая кожа. Тогда как объем неправды, а зачастую и откровенной лжи растет если не в геометрической, то в арифметической прогрессии. Наличие проблемы признают все, кто так или иначе имеет дело со СМИ. А это подавляющая часть населения нашей планеты. Ни для кого не секрет, что именно в связи с этим обстоятельством с начала 2010-х годов в обиходе возник такой термин, как «фейк».
Любой язык — чуткий барометр социально-политических настроений в обществе. И коль скоро мы вовсю пользуемся данным словом, имеет смысл обратить внимание на то, ЧТО на самом деле представляет собой червь, изгладывающий внутри и снаружи журналистику, который получил красивое заграничное имя «фейк».
В первых главах книги мы более-менее разобрались с самим термином, историей его вхождения в медийную и — шире — социальную практику. Наиболее употребительная сфера его применения, как было установлено, — разные сетевые ресурсы, от интернет-порталов до сайтов традиционных СМИ. Фейк как явление информационной сферы имеет прямое отношение к шоу-цивилизации, имитирующей эмпирическую действительность путем создания виртуальной реальности преимущественно в электронных СМИ, а также в пространстве Сети.
Мы уже описывали на страницах книги подобный ресурс — сайт Lenizdat.ru, одним из направлений деятельности которого в 2014–2015 годах стало разоблачение так называемых укрофейков в проекте «Хватит. Врать». Сегодня сайт и его разоблачительная линия борьбы с неправдой находятся в состоянии стагнации, если не кризиса: последняя публикация об укрофейках датируется апрелем 2015 года. На наш взгляд, одной из причин фактического прекращения разоблачительного проекта стало резкое снижение количества очевидных фейков в журналистской практике. Но и выявлено уже столько, что понятие «фейковая журналистика» обрело институциональные черты. Среди самых ярких примеров использования информации в очевидно пропагандистских целях можно назвать инцидент с якобы «распятым в Донбассе мальчиком», который вполне может быть номинирован как «фейк 2014 года».
С противоположной стороны за время украинского кризиса в информационное пространство было организовано и запущено немало фейков, якобы дискредитирующих Россию, ее граждан и власти. Освещение некоторых событий, в том числе трагического характера, иначе как образцами фейковой журналистики трудно назвать. Например, презентация событий в одесском Доме профсоюзов 2 мая 2014 года или крушение малазийского «Боинга» 17 июля того же года.
Заметим, что в подобных случаях аудитория уже имела дело с фейками, которые носили комплексный характер: даже наличие адекватной действительности «картинки» вербально интерпретировалось журналистами, исходя из редакционной политики СМИ и ориентации его руководства на конкретные политические силы. За последние несколько лет фейк стал не только носителем визуальной неправды по отношению к событию, фактам, персоне, о которых ведет рассказ журналист, но и за счет скорости внедрения текстового сообщения превратился в эффективный и оперативный формат манипулятивного воздействия на потенциальную аудиторию.
При этом ошибки в интерпретации или использовании полученной информации допускают все СМИ, независимо от их национальной принадлежности, формы собственности, канала распространения. В такой ситуации принципы фейковой журналистики реализуются и с ужасающей наглядностью, и с пугающей последовательностью.
Подобная тенденция сегодня существует в сфере политической журналистики, когда вброс сенсационной информации и непроверенного факта, обнародование в буквальном смысле слуха, не подтвержденного документированными свидетельствами, является отправной точкой для бурной дискуссии, этакой «волны возмущения», строго ориентированной по участникам и организаторам сооруженной «сенсации». Таков самый примитивный и эффективный, «фейковый», способ организации внимания потенциальной аудитории в нужном СМИ, политикам и властям направлении. Чаще всего никто не удосуживается выяснить подробности происходившего (ли?) события или обнаруженного факта, устраняясь от принципов объективного рассмотрения введенной в публичный политизированный дискурс информации. Когда же скептики и эксперты требуют от СМИ и журналистов выполнить такие действия, те обычно делают вид, что сомнений не существует, и из-за отсутствия новой информации переводят дискуссию в общеполитическую сферу, чаще всего с уклоном в расследовательский и детективный формат.
