— С чего это ты взяла?
— Ты торчишь всего лишь от разговора с Лесли, ого? Я знаю, что, когда ты вздыхаешь и застегиваешь пиджак на все пуговицы, это означает, что ты взведен. Помнишь… я когда-то тебя быстро заводила.
Ты до сих пор меня заводишь и продолжаешь мучить. Когда я буду девяностолетней развалиной… твои торчащие груди и огоньки в глазах станут последним виденьем, перед тем как отлетит моя душа. Возможно, это случится уже на следующей неделе.
Я расстегиваю пиджак, и она вдруг щупает меня внизу.
— Видишь! Я была права! Я знала.
Она смотрит на меня расширенными глазами.
Впервые за целый год она потрогала меня там. Но это не сильно обнадеживает.
А что, если она захочет, чтобы… чтобы я ушел с ней? Что мне делать? Как ответить «нет»… зачем мне говорить «нет»? Я не могу упускать такую возможность. Это все равно как если бы вам подарили «Роллс-ройс», который, может быть, вам и не нужен, а вы, как последний кретин, взяли и отказались.
(А тут еще вдобавок к подарку идет бонус: месть Марку Ларкину. Даже если он никогда об этом не узнает — что вряд ли, поскольку дело касается Марджори, — я все равно сделаю лучшим способом этого ублюдка, моего временного босса.)
А как же быть с милой невинной Айви Купер?
Ладно, я никогда не клялся ей в верности, как и она мне. Я знаю, что наша связь должна умереть, и, похоже, мучительной смертью. Айви будет плакать, сходить с ума и снова надеяться, а я буду чувствовать себя мерзавцем некоторое время, но не вечно же.
— Ты можешь отпустить теперь, Марджори.
Она отпускает. Очень жаль.
— Как так вышло, что здесь нет твоей маленькой потаскушки? — спрашивает она.
Ага, этот кусок льда все же раскололся, думаю я и говорю:
— Какой потаскушки?
— Пятилетней дочки Джимми Купера.
— Она не пятилетняя.
— Ах, извините. Семилетняя. Ты собираешь разбить ее драгоценное маленькое найтингейл-бэмфордское сердечко?
— Ты ошибаешься.
— Я думаю, что она не настолько важная персона, чтобы находиться здесь, верно?
— Как и ваш покорный слуга, — отвечаю я.
— Руки прочь, Марджи. Я первая его увидела, — говорит Лесли, присоединяясь к нам.
Я не могу сдвинуться с места, как будто мои башмаки намертво приклеились к двум черным квадратам.
— Это не совсем так, — отвечает Марджори.
— Ах да, вы когда-то были страстной парочкой, правда?
Я и до этого момента не сомневался, что Марджори ей все рассказала, — не будь она Марджори, если бы это не подтвердилось. Все смешалось в эту ночь: отжившие отношения, надежды, неверность Колина, интрижка с Айви и неожиданная сексуальность Лесли. Я мог бы тогда разыграть карту Марка Ларкина в любой момент. Но решаю приберечь ее для более подходящего случая.
— Страстной парочкой? — говорит Марджори с деланным смешком. — Не сказала бы, что там было много страсти.
Вот этого я не могу вынести. Ей не сойдет с рук публичное обливание грязью самых интимных сторон моей жизни. Это были моменты, когда я ближе всего подбирался к небесам, и вот теперь она клевещет!
Я срываюсь:
— Ах! Неужели Марк Ларкин лучше?! Расскажи нам, что он шепчет тебе на ушко и большая ли у него палка, когда он занимается с тобой кое-чем?
У Лесли отваливается челюсть, а из стакана выплескивается через край джин с тоником. Она непроизвольно делает шаг назад, чтобы не облить свой наряд.
— О чем, черт тебя подери, ты говоришь? — произносит Марджори, ошеломленная и покрасневшая.
— Я говорю о том, что ты и мистер Сан-долбаный-Хуан-чертов-Хилл трахаетесь друг с другом!
— ЧТО? — переспрашивает Марджори.
«Она может плеснуть на меня из своего стакана, — думаю я, — и прямо на новый костюм».
— Я знаю о вас двоих, ясно?! Я знаю. Господи, тебя не тошнит от его отвратительной ухмылки Тедди Рузвельта во все гребаные двадцать шесть зубов! (В этом месте я немного запинаюсь, потому что не совсем уверен, сколько зубов во рту у человека.)
— Я не сплю с Марком Ларкином.
— Ты не спишь?!
Но она может и соврать. (Однажды, когда Байрон Пул спросил ее о наших взаимоотношениях, она ему солгала… или только сказала мне, что солгала.)
— Нет! С чего ты взял?
— Я видел, как он входил ночью в твой подъезд. Очень поздно ночью.
Она качает головой и говорит:
— Я не сплю с ним… никогда не спала с ним… Он… бесполый, мне кажется. Ему нравятся такие же бесполые. Боже ты мой, он мне возвращал одну вещь… компьютерный диск. Он оставил его у портье. И что ты, собственно говоря, делал… ты что, следишь за мной?!
Пока я объясняю ей, что просто проходил мимо ее дома, Лесли приканчивает джин с тоником одним глотком. Она очень бледна, но ее глаза вроде бы приобретают осмысленное выражение.
Я чувствую такое облегчение, узнав, что Марджори не оставляет следов от ногтей на спине у Марка Ларкина и не стискивает бедрами его уши… такое ощущение, будто я начинаю парить над полом, поддерживаемый под руки маленькими херувимчиками.
— Марджори, ты не хотела бы выйти за меня замуж? Завтра? Или сегодня ночью?
— Я не могу принять твое предложение, Зэки, даже такое романтичное.
— Я понимаю, но мне очень жаль.
— Вот если бы ты предложил мне два года назад…
— Ты согласилась бы?
— А тебе приходило когда-нибудь в голову жениться на мне?
— Много раз, — вру я. — Ты бы сказала тогда «да»?
— Ни за что. Даже за миллион.
Она поворачивается к нам спиной и уходит, а мне кажется, что цвета ее наряда — красный, черный и зеленый — движутся в разных направлениях и растворяются в толпе.
— Хорошо! — говорит Лесли. — Вот такая, значит, у нас попытка получилась!
— Значит, холера Колин действительно вернулся в Лондон? Ты уверена, что он не рыскает где-нибудь поблизости по кустам, шпионя за тобой? — пытаюсь я сменить тему.
Она кивает и всасывает воздух через трубочку для коктейля, отчего сразу становится похожа на двенадцатилетнюю малолетку с солодовым напитком.
— Что ты делаешь после вечеринки? — спрашиваю я.
Она пожимает плечами, облизывая губы.
— Пошли тогда со мной, — предлагаю я. — О’кей?
— Пошли, — соглашается Лесли.
Я снова вздыхаю и застегиваю пиджак на все пуговицы.
Оливер Осборн сидит в баре, возвышаясь как башня, и разговаривает с коллегами из «Мэн».
