Книга Портулан - Илья Бояшов

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49

Позвольте, а как же в таком случае быть с традиционными мужеством и храбростью отечественных солдат в бесчисленных кровопусканиях?

Ответ прост: и храбрости, и мужеству нашим прежде всего присущи женские черты. Русское (простите за тавтологию) мужское мужество по-женски терпеливо и по-женски жертвенно. Это не мужество пылкого и стремительного чеченца, любующегося своим природным «мачизмом», расчетливого и тренированного немца или хладнокровного англичанина. У отечественного военного мужества совершенно другие истоки. Удивительная пассивность русского солдата, позволяющая, однако, ему часами стоять под артиллерийским обстрелом, терпеть невероятные лишения и совершенно спокойно относиться как к смерти товарищей, так и к своей собственной, поражала иностранных наблюдателей на протяжении всех войн, которые почти беспрерывно вела Россия. Есть многочисленные немецкие, французские и английские мемуары, подтверждающие ставшие уже национальными чертами терпение, покорность судьбе и готовность идти на любые жертвы (чисто женские черты характера). Кстати, подобные качества на войне в конечном счете имеют главное значение (как у Толстого: «Кто меньше себя жалеть будет…»).

Именно внешняя податливость (я не случайно употребляю слово «внешняя»), некая на первый не очень внимательный взгляд аморфность, неопределенность славянства с давних пор удивляли рыцарскую Европу. Именно на эти чисто женские штучки с удивительным историческим постоянством клевали «настоящие европейские мачо», страстно, до зуда желающие либо поработить подобную сущность, либо, на худой конец, облагородить ее каркасом настоящей мужской силы. Но именно в женственности России крылась и кроется ее опасность для любого «мужского начала». Так уж биологически заведено – женщина внешне податлива, но податливость ее подобна болоту: она всасывает, вбирает в себя мужчину, чтобы затем не отпустить, затянуть как можно скорее и, в идеале, поработить. В случае с Россией почти всегда происходит то, что я бы назвал курьезом «Железной воли». Гуго Карлович Пекторалис, главный герой упомянутого лесковского произведения, олицетворяет собой ту самую пресловутую мужественность тогдашней Европы с ее культом рыцарства, завоевания и силы. «Железная европейская воля» в образе немца Пекторалиса на коне и в доспехах победно въезжает в мягкотелое, хлюпающее, похожее на вагину (да простят мне такое сравнение) русское болото, чтобы оплодотворить его настоящим тевтонским духом. И каковы результаты?

Податливость, женственность, неопределенность славянства отмечали Бисмарк и Гитлер (последний, на свою арийскую голову и не подозревая об обратной стороне славянской «женственности» и так называемой «мягкотелости», вывел совершенно дурацкую тео рию о легком покорении, завоевании, плетке и тому подобном, что в конечном счете неизбежно привело Германию к вполне ожидаемому концу).

Отметим, Бисмарк был поумнее и мечтал (впрочем, совершенно безнадежно) о том, что будет, если в это аморфное, пластилиновое, но удивительно жизнеспособное (читай, женственное) славянство мирно привнести немецкий дух и порядок. Железный канцлер приговаривал: из подобного синтеза получился бы «народ попросту замечательный».

Итак, Россия – всегда чисто по-женски – затягивает в себя, обволакивает собой и переиначивает любого завоевателя, миссионера и «культуртрегера»: последние часто и не догадываются, что кони их по уши уже в трясине, что любые идеи (даже самые светлые и безоговорочно приносящие там, на Западе, пользу) перевернуты и выходят таким боком, о котором Пекторалисы, пришедшие пусть даже с самыми добрыми намерениями, и не подозревали. Здесь в конечном счете проваливается, засасывается и тонет все: от привнесенного западного марксизма до подхваченных там же нашими либералами рыночных реформ.

Что касается породы мужской – увы, войны следовали одна за одной, не успевало народиться поколение, оно бросалось в очередную топку государственных нужд. Мужик в серой солдатской шинели и баба, запряженная в плуг, – вот настоящий символ России (так и видится памятником своеобразный этот союз, сформировавшийся задолго до появления мухинского шедевра). Восемнадцатый и девятнадцатый века – сплошные конфликты и трагедии: шведские и турецкие кампании, Семилетняя война, попытки взять Крым (один такой допотемкинский поход стоил жизни ста тысячам солдат), затем славные екатерининские победы (жертвы при этом колоссальны), суворовские походы, бесславное начало наполеоновских войн, апокалипсис 1812 года (погибло до полутора миллионов человек), кровавая прогулка по всей Европе от Кульма до Парижа (только Лейпциг обошелся нам в десятки тысяч жизней), непрекращающийся Кавказ, Крымская война (пятьсот тысяч убитых), вновь русско-турецкие войны, вновь Шамиль, Гуниб, Дальний Восток. И наконец век двадцатый: истинная русская Голгофа, именно тогда пышным цветом расцвела теперь уже перманентная безотцовщина, и в результате всего этого окончательно сложилась знаменитая «женщина русских селений», наброски которой я уже попытался сделать.

Прискорбно, но Первая мировая, Гражданская и Отечественная окончательно разметали в лохмотья остатки и без того ослабленной местной мужской породы (всё генетически лучшее превратилось в гумус на полях бесконечных сражений – в общей сложности около двадцати-тридцати миллионов дееспособных, физически крепких, здоровых, умных мужчин – то, что надо для продолжения крепкого рода) и, напротив, взвалившую на себя все, что только возможно, «женскую русскую породу» укрепили до чрезвычайности. Результат налицо: всеобщий стон современных наших несчастных женщин о крепком плече имеет под собой самые веские основания, ибо подобных плечей на Руси попросту не осталось. Лучшее было уничтожено – нашим несчастным дамам, которых (в сравнении с мужчинами) расплодилось в избытке, ко всему прочему приходилось иметь детей от калек и больных в тылу и от морально и физически истощенных демобилизованных воинов. Ни силой, ни психическим здоровьем подобные счастливчики не отличались. Неудивительно, что и мужское потомство от них восторга не вызывает: слабость, аморфность и безвольный алкоголизм. Зато потомство женское удивительным образом вобрало (и по-прежнему вбирает) в себя от своих матерей все самое цепкое, крепкое и здоровое.

Каков же вывод?

Изначальная метафизическая женственность отчизны вкупе с почти уничтоженным, физически и морально вымотавшимся мужским полом дали ошеломляющий результат. К концу двадцатого века от русских мужчин остался генетический мусор, почти уже ни на что не годный, – но вот женщины, окончательно взявшие истинную власть в свои руки, свыкшиеся с тем, что страну приходится тащить на себе, воспитывающие сыновей, которые и дня не могут прожить без их поддержки, и шагу самостоятельного не ступят, и дочерей, которым пальца в рот не клади, которые и «коня на скаку», и «в горящую избу», потрясают!

Вопрос

В таком случае, может быть, осмелитесь дать портрет русской женщины, выделив, так сказать, основные ее черты?

Ответ

Набросать такой портрет совершенно несложно. Первое – простите опять-таки за банальное повторение – мужественность. Русская женщина всегда встретит удар лицом. (Мужчина по самой своей природе более труслив. Даже на бытовом уровне в каждой своей болячке большинство из мужчин непременно разыщут смертельную болезнь, будут скулить, ныть, но при всем этом скорее Дунай потечет вспять, чем они добровольно обратятся к врачу. Женщина бесстрашно идет и показывается.) Отечественная каменная баба изначально создана для преодоления всех и всяческих трудностей (чтобы жить с нею, нужно обязательно учитывать: если трудностей каким-то образом не окажется, она обязательно их выдумает, а затем виртуозно материализует). Она цепка и упорна, как борзая, до невероятности упряма, а также стремительна в своем последнем решающем броске. Хватка ее железна. Если ее крутой характер не проявляется в голосе и жестах, это еще ничего не значит. Она заранее нацелена на безоговорочное, не терпящее никаких возражений лидерство, противиться которому – значит обрекать себя на бесконечные изматывающие сражения. Она тянется к власти всем своим существом, всей своей исторической сутью – без всепоглощающего, всестороннего, тотального во всем доминирования над мужской половиной (сын, брат, муж – без разницы) жизнь ее становится попросту бессмысленной (умные мужчины, зная эту особенность породы, отдают избраннице сразу все бразды правления и живут припеваючи. Глупые – мучаются. Впрочем, в России, если не отдавать бразды женщине, и жить-то невозможно!). Ритуальные стоны ее о том, что «приходится все самой», «о проклятой доле» есть не что иное, как не совсем удачная маскировка: честно признать свою изначальную «мужественность» она пока еще не в состоянии, хотя, подозреваю, близок тот день. С мазохистским терпением несет она свой крест и – будьте покойны – не отдаст его никому. Более того, глупец тот, кто попробует ей помочь! Энергия ее неисчерпаема: как уже говорилось, способная выживать в любых немыслимых условиях, она поистине двужильна и при форс-мажорных обстоятельствах (а иногда и не только при них) готова свернуть монбланы (стоны, вопли и жалобы при этом о «несчастной женской доле» есть естественные издержки процесса). Изобретательность ее вошла в исторические и литературные анналы. Конечно, сущность каменной бабы чрезвычайно противоречива: счастливый избранник не раз будет проклят за то, «что сгубил жизнь» («выйди она за другого, и потекли бы молочные реки»), не раз рыдания о настоящем мужчине, за которым тепло, легко и привольно (а главное, не надо думать, заботиться обо всем и все такое прочее), будут отравлять его существование, но только попробуйте выдернуть из женских рук стержень, называемый контролем – над мужем, детьми и вообще над всеми мыслимыми и немыслимыми жизненными процессами, – и земля разверзнется!

Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49