Еще в 1953 году Альфер, Герман и Джеймс Фоллин издали объемную работу, в которой подробно изложили все, что было известно физике того времени об условиях во Вселенной на первом этапе ее существования. Вайнберг назвал этот труд «первым подробным современным анализом ранней истории Вселенной». Однако авторы не рассматривают нуклеосинтез и не упоминают микроволновое излучение.
С открытием реликтового излучения (РИ) в 1965 году модель Большого взрыва вышла на первый план, и новые расчеты процесса первичного нуклеосинтеза были проделаны независимо Яковом Зельдовичем в СССР, Хойлом и Роджером Тейлором в Великобритании и Пиблсом в США. (Еще один маленький экскурс в суть науки: несмотря на то что Хойл резко возражал против теории Большого взрыва, он не считал недостойным провести серьезные, непредвзятые расчеты в рамках этой модели.) Хотя к тому моменту уже было ясно, что химические элементы тяжелее гелия формируются преимущественно в звездах, они составляют всего лишь около 1% общей массы атомов во Вселенной. 75% остальной массы представлены водородом, а еще примерно 24% — гелием, и Хойл признавал, что процессов, происходящих в звездах, недостаточно, чтобы образовалось такое его количество. Тем не менее он все еще не был готов признать Большой взрыв и продолжал искать другие объяснения. Однако следующее поколение космологов докажет окончательно и бесповоротно, что Большой взрыв на самом деле имел место.
Дэвид Шрамм: кроткий гигант космологии
В своих «Первых трех минутах» Вайнберг делает отступление, на протяжении целой главы пытаясь разобраться, почему открытие РИ произошло так поздно и по чистой случайности, в то время как уровень знаний и технологий находился на должном уровне в течение довольно длительного времени до того. Одна из причин, которые он упоминает, заключается в недостаточном обмене информацией между теоретиками, работавшими над моделью Большого взрыва, и радиоастрономами. Мы уже сталкивались с такой ситуацией ранее, в случае с Хабблом и другими астрономами-наблюдателями, крайне мало знавшими о релятивистской космологии, в то время как физики, занимавшиеся релятивистской космологией, не обращали внимания на данные наблюдений. Исключением был Жорж Леметр. Пусть он сам не проводил наблюдений, но хотя бы соотносил свои теории с их данными.
Волнующий период развития физики — 1960–1970-е годы, в которые мне довелось жить и работать, — довольно сильно отличался в этом отношении. К тому времени междисциплинарные связи существенно улучшились. Хотя у нас еще не было Интернета, но были телефоны, факсы, ксероксы и реактивные самолеты, позволявшие нам встречаться и беседовать друг с другом. Теоретики и экспериментаторы ходили друг к другу на семинары, вместе обедали и пользовались общим кофейником в лаборатории. Я дважды проводил творческий отпуск в лаборатории ядерной физики Оксфордского университета: там было принято делать один перерыв утром, чтобы выпить кофе, и один днем, во время которого все пили чай (самый лучший и дешевый в городе), сидя вместе за маленькими столиками в большой общей комнате и обсуждая последние новости физики. Иногда к нам присоединялся кто-нибудь из известных личностей.
К 1979 году преграды между сферами научных интересов физики и астрономии также начали рушиться. Одним из основоположников новой научной традиции был Дэвид Норман Шрамм — колоссальный человек, рыжий гигант под два метра ростом и весом около 120 кило, альпинист, участник Олимпийских игр по греко-римской борьбе, которому и посвящается эта книга. Шрамм в 1971 году окончил аспирантуру в Калифорнийском технологическом институте под руководством Вилли Фаулера, будущего нобелевского лауреата, который, как мы уже знаем, работал с Фредом Хойлом в области звездного нуклеосинтеза.
В 1974 году Шрамм начал работать в Чикагском университете, где с 1978 по 1984 год возглавлял кафедру астрономии и астрофизики, а в 1995 году стал проректором по научно-исследовательской работе. В Чикагском университете Шрамм был лидером и наставником исследовательской группы, состоящей из теоретиков нового поколения, овладевших ядерной физикой, физикой элементарных частиц, астрофизикой и релятивистской космологией. Члены этой группы применяли в работе общие знания, выстраивая значительно более подробную картину ранней Вселенной и видя, как она успешно подтверждается новыми, все более точными данными астрономических наблюдений, которые постоянно пополнялись, в частности, благодаря космическим телескопам. Родилась новая научная область, названная астрофизикой частиц, и Дэвид Шрамм был ее отцом.
