– Постой, что же это получается… Четыреста двадцать пять долларов за восемь месяцев…
– Да брось ты эту чертову арифметику! – уже горячась, воскликнул Малыш. – Когда я пошел работать, у меня еще кое-что оставалось из старых запасов. Ты беспокоишься, что я снова связался с «Трубой»?! Да я же сотню раз говорил тебе, что с этим кончено. Я купил этот мех, и все тут. Лучше надень его, и пойдем прогуляемся.
Молли удалось усыпить свою подозрительность – ведь соболий мех, как известно, этому способствует. Горделиво, как коронованная особа, она шествовала по улице рука об руку с Малышом. Обитателям квартала еще никогда не приходилось видеть настоящих русских соболей, и весть о них распространилась с такой скоростью, что вскоре в каждом окне и двери торчали головы любопытных. Всякому хотелось поглазеть на роскошный мех, который Малыш Брэди преподнес своей зазнобе, а сумма, уплаченная за соболей, передаваясь из уст в уста, удваивалась и утраивалась.
Малыш вышагивал по правую руку от Молли с видом наследного принца. На углу, как обычно, торчал пяток молодых людей в отлично сшитых костюмах. Парни из «Дымовой трубы» отвлеклись на минуту – только для того, чтобы, приподняв шляпы, поприветствовать подружку Малыша, – и снова вернулись к беседе.
В это же время на некотором расстоянии от парочки следовал детектив Рэнсом из городского департамента полиции. Рэнсом был единственным детективом, которому дозволялось безнаказанно появляться в здешних местах. Он был известен своей смелостью, старался оставаться в ладах с совестью и, отправляясь по делу в кварталы вроде Дымовой трубы, исходил из того, что их обитатели – такие же люди, как и он сам. К Рэнсому относились с уважением, и благодаря этому он нередко совершенно бесплатно получал необходимую ему информацию.
– Что это за суматоха на углу? – спросил Рэнсом проходившего мимо тощего молодого человека в красной фуфайке.
– Туземцы выползли из своих вигвамов поглазеть на бизоньи шкуры, которые Малыш Брэди навешал на свою бабенку, – отвечал молодой человек. – Болтают, он выложил за них девятьсот баксов.
– Я слышал, Брэди уже с год как вернулся к ремеслу, – сказал сыщик. – Он, что ли, совсем порвал с бандой?
– Работает, как проклятый, – подтвердила красная фуфайка. – Кстати, разве меха – не по вашей части? Чудится мне, что зверушки вроде тех, которых нацепила на себя его девчонка, не водятся в слесарных мастерских.
В две минуты Рэнсом догнал фланирующую парочку и тронул Малыша за локоть.
– На два слова, Брэди, – негромко проговорил детектив.
Лицо Малыша потемнело – дала себя знать старая ненависть к полиции. Затем оба отошли в сторону.
– Это ты был вчера у миссис Хезлкоут на Семьдесят второй улице? Ремонт канализации и все такое?
– Точно, был, – сказал Малыш. – А в чем дело?
– Гарнитур из русских соболей, оцениваемый в тысячу долларов, исчез из ее квартиры вместе с тобой.
– А не пошел бы ты, Рэнсом! – вспыхнул Малыш. – Ты ведь отлично знаешь, что я с этим покончил. Я купил этот гарнитур не далее как вчера у… – внезапно он оборвал конец фразы.
– Ты честно работал в последние месяцы, – сказал Рэнсом, – и мне это известно. Поэтому, если ты действительно купил эти меха, пойдем вместе туда, где они были куплены, и уточним детали. Твоя девушка может отправиться с нами, даже не снимая своих соболей.
– Идем, – сердито проговорил Малыш. Потом вдруг остановился и со странной улыбкой взглянул на перепуганное лицо Молли.
– Ни к чему это все, – угрюмо сказал он. – Это старухины соболя. Тебе придется вернуть их, Молли. Но если бы они стоили целый миллион, и тогда они не были бы вполне хороши для тебя.
– Ох, Малыш, ты окончательно разбил мне сердце! – едва смогла выговорить потрясенная Молли. – Я же так гордилась тобой… А теперь они закатают тебя в тюрягу, и тогда конец всему!
– Иди домой! – окончательно выходя из себя, рявкнул Малыш. – Пошли, Рэнсом, забирай меха. Чего ты встал столбом? Нет, постой, клянусь, я… А, к дьяволу, пусть меня лучше повесят…
В этот момент из-за угла дровяного склада показалась фигура полицейского Коэна, совершающего обход улиц. Детектив поманил его к себе. Коэн приблизился, и Рэнсом растолковал ему ситуацию.
– Ну да, – закивал Коэн. – Я слышал на инструктаже, что пропали соболя. Так ты, что ли, нашел их?
Коэн приподнял на ладони конец бывшей собственности Молли Мак-Кивер, подул на мех и слегка пригладил его тыльной стороной ладони.
– Знаешь, Рэнсом, – сказал он, – когда-то я работал старшим приказчиком в меховом магазине на Шестой авеню. И вот что я тебе скажу. Это, конечно, соболя. Но не из Сибири, а с Аляски. Красная цена этому боа – двенадцать долларов, а муфте…
Бамс! Крепкая пятерня Малыша, словно сургучная печать, залепила полицейскому рот. Коэн покачнулся, но сохранил равновесие. Молли взвизгнула. Детектив мгновенно ринулся вперед, а в следующую секунду на запястьях Малыша защелкнулись наручники.
– Так вот, – упорно гнул свое полицейский. – Это боа стоит двенадцать долларов, а муфта – девять. И нечего мне морочить голову русскими соболями!
Малыш опустился на сваленную под оградой лесопилки груду бревен, и лицо его залилось краской стыда.
– Ты все верно сказал, чертов всезнайка! – с ненавистью процедил он, испепеляя взглядом полицейского. – Я заплатил двадцать один доллар пятьдесят центов за весь гарнитур. И это я, крутой парень, презирающий всякую дешевку!.. Мне куда легче было бы отсидеть полгода в тюряге, чем признаться в этом. Да, Молли, я просто жалкий хвастун – на мои заработки тебе еще долго не носить русских соболей.
Молли с визгом кинулась ему на шею:
– Не нужно никаких соболей! Ничего на свете мне не нужно, кроме моего Малыша! Ах ты, глупый, глупый индюк, сумасшедший задавака!
– Сними с него наручники, – сказал Коэн детективу. – В участок уже звонили, что эта дамочка обнаружила свой гарнитур, он болтался у нее в шкафу. А вам, молодой человек, я прощаю непочтительное обращение с моей физиономией, но только в этом исключительном случае.
Рэнсом вернул Молли ее меха. Не спуская с Малыша сияющего взора, она набросила на плечи боа – и жест этот был поистине достоин герцогини.
– Парочка молодых кретинов, – сказал Коэн сыщику. – Давай убираться отсюда.
Новая сказка Шахерезады
Джейкоб Спраггинс подошел к дубовому буфету с баром, который обошелся ему в тысячу двести долларов, налил в стакан выдержанного шотландского виски, добавил содовой и выпил одним махом. Под воздействием этого напитка его, надо полагать, осенило прозрение, ибо он хватил кулаком по дубовой панели и громогласно объявил, обращаясь к своей пустой столовой:
