Развернувшись в сторону русских, я встретился с ними взглядом и увидел их реакцию.
В следующий момент меня затрясло – все русские, включая Зиновия, ржали, как ненормальные.
И тут я понял, что меня просто-напросто гнусно разыграли.
Сразу же вспомнился городничий из «Ревизора»: «Мошенников над мошенниками обманывал… Трех губернаторов обманул… Выжил, глупый баран из ума!..»
Пробормотав непонятливому негру какую-то извинительную мутотень, я вернулся к своим обидчикам.
Как ни странно, но злости на земляков у меня не было. Я во всем винил только себя и свою чертову доверчивость. Прокручивая в голове события последних пятнадцати минут, мне тоже стало смешно. Ну и вляпался!
По дружественным приветствиям, легким тычкам в бок, незлобливым подбадриваниям моих новых товарищей я понял, что «вступительный экзамен» сдал.
Хотя на какую отметку – так до конца и не разобрался.
Глава 17
Бригадир по имени Зина и другие авторитеты
После незабываемого ужина и «вкуснейшего» виртуального барана меня окружили новые тюремные русские.
Кроме уже знакомой мне тройки соседей, при «русском посольстве» состояло еще несколько колоритных личностей: «Ум, честь и совесть» Южной стороны – представитель организованной преступности Игорь Лив, брокер-биржевик-аферист Давид Давыдов, «Гроза Брайтона» Зина Малий и неразлучные тезки, два Лени – местные Добчинский с Бобчинским.
Вместе с Максимкой Шлепентохом и бандитствующим интеллигентом Сашей Комарковским нас должно было стать почти дюжина – целых полпроцента!
Мы отошли от столовки, чинно устроились на трибунке около футбольного поля.
Увидев, так сказать, вживую кое-кого из героев программы «Их разыскивает милиция», я улыбнулся. Калейдоскоп наших преступлений был ярок, весьма типичен и, как в зеркале, отражал интересы и чаяния русско-американского народа.
Почти о каждом из нас писала местная пресса: как по-русски, так и по-английски. Почти каждый из нас в той или иной степени являлся криминальной звездочкой местного значения. Почти у каждого из нас хранились вырезки из The New York Times, Daily News, New York Post, «Нового Русского Слова» или «Вечернего Нью-Йорка».
Американцы, как правило, просто перепечатывали пресс-релизы ФБР и обвинительные заключения прокуратуры. Иногда они добавляли от себя набившие оскомину страшилки о Russian Mafia в духе «Золотого теленка»: «Эту легенду, овеянную дыханием веков, рассказал мне старый каракалпак Ухум Бухеев…»
Русские журналисты оказывались более въедливыми и пытались докопаться до истины. Александр Врант и Владимир Ословский выступали в роли мастодонтов и недосягаемых авторитетов по «русской» преступности в Америке. 60-летние «Шерочка с Машерочкой» являлись конкурентами по жизни. Оба журналиста работали политобозревателями на враждебные друг другу русскоязычные радиостанции, газеты, TV и информагентства. Оба были умны, циничны, остры на язык и носили на лице богемную небритость цвета «соль с перцем».
Волею судьбы и из-за тонкости иммигрантской прослойки они вращались в одной и той же тусовке, их приглашали на одни и те же «круглые столы» и приемы, и даже интервьюировали они зачастую одних и тех же героев каптруда.
И Ословский, и Врант посещали все нью-йоркские судебные процессы, где хоть как-то «засвечивались» наши люди.
На слушания, проходившие в солидных зданиях федеральных и штатных судов, Вова Ословский часто приезжал прямо со своей дачи в Лонг-Айленде. На ногах сияли светлые кроссовки, а на гедонистическом теле красовался темный костюм, застегнутый не на ту пуговицу.
Мы познакомились с ним году в 95-м. В то время я работал директором по маркетингу на русско-американском радио и телевидении WMNB в городке Форт Ли.
«Сумасшедший Влад» (а именно такое имя он использовал для своего электронного адреса) писал для «Нового Русского Слова» и собкорствовал для русской службы Би-би-си. Мы оба патронировали модное в те годы манхэттенское кафе «Anyway» в Ист-Виллидже, где собиралось прогрессивное русско-американское «антифамусовское» общество.
Несмотря на десятилетнее знакомство, Володя зачастую переворачивал факты в описании событий моего уголовного дела. Впрочем, именно этим он и славился: как правило, его материалы были сумбурны, чересчур саркастичны и отражали позицию прокуратуры.
Своими статьями он вызывал справедливый гнев моих товарищей по заключению. Почти каждый из них брутально признавался, что при случае был готов «набить ему рожу».
Иногда у Ословского получались настоящие шедевры, как его умопомрачительно веселое эссе «В защиту ослов». Я прочитал его несколько раз и хранил номер «Нового Русского Слова» в своем тюремном шкафу.
Элегантный Александр Врант на судах и телевизионных экранах появлялся в черном костюме в тончайшую белую полоску от Giorgio Armani.
С ним я познакомился в те же годы, что и с Ословским, во время бесплатного трехдневного круиза по раскрутке гигантского корабля-казино, отплывавшего с пирса № 57 в Верхнем Манхэттене. И Врант, и я состояли в теплой компании двадцати «избранных» представителей русско-американских СМИ и в ту поездку от души погуляли по буфету.
Судебные статьи и репортажи Вранта сильно отличались от репортажей Ословского, были доступны широким слоям населения и несли в массы мнения обеих сторон. Наверное, потому, что еще в советские времена Саша проверил тюрьму на собственной шкуре и знал о лицемерии любых властей не понаслышке.
Именно за объективность зэки уважали Александра Вранта. Человек писал по «понятиям» в лучшем значении этого слова.
Мой новый знакомый Игорь Лив дал много поводов для криминальных репортажей обоим журналистам. И тот и другой выдали на-гора по несколько статей о его деле. Наверное, было за что.
Мне лично Игорь казался ожившим монументом Карлу Марксу, установленным в Москве напротив Большого театра. И Карл, и Игорь были могучи, солидны и бородаты. Он ходил по зоне, как бронзовый король из незабываемого советского мультика 50-х годов «Приключения Нильса с дикими гусями».
Он никогда никуда не торопился и в то же время, как никто другой, ценил каждую свободную минуту. Обладая хорошим чувством юмора, Игорь редко улыбался, думая обычно о чем-то своем.
На момент нашей встречи он сидел уже восемь лет. Приговор судьи был страшным и, как во многих случаях, рассчитан на среднюю продолжительность человеческой жизни лет в 150.
Мои отношения с 35-летним Памятником выстраивались медленно и неравномерно, несмотря на, как мне казалось, взаимную симпатию. Наверное, сказывались «краткосрочность» моей 5-летней отсидки, разница в темпераментах и мое категорическое нежелание поддаваться какой-то тюремной дрессуре.
Во время наших нечастых, но «качественных» встреч форт-фиксовский граф Монте-Кристо пытался вправлять мне мозги.
