Вишневецкий, шедший впереди, остановился и, уступая Воловичам дорогу, сказал:
– Жаль мне расставаться с вами, гости дорогие, да ничего не поделаешь, все в этой жизни свое начало и свой конец имеет. Прощай, канцлер. Спасибо, что приглашением моим не пренебрег. Сказать по правде, шибко ты меня обрадовал, не чаял я наш спор так легко уладить.
Затем, стараясь не глядеть в глаза Елене, поцеловал ей руку и добавил:
– До встречи, сударыня, до скорой встречи, – после чего пошел обратно к дому.
Волович, немного изумленный витиеватой речью князя, взяв под руку жену, направился к карете. Вскоре он почувствовал, что с ней творится неладное.
– Что-то плохо мне, – пожаловалась Еленка каким-то странным сонным голосом. Не на шутку перепуганный ее внезапным недугом Станислав подхватил свою красавицу на руки и, ища помощи, оглянулся по сторонам, но ни Казимира, ни Мечислава не было, оба словно растворились в непроглядной темени ночного сада. Лишь теперь князь наконец-то понял, что угодил в ловушку, что будет сейчас убит, а Елена окажется добычей Вишневецкого и не только Озорчук, а сам господь бог не сможет их спасти. Нет, не страх овладел всемогущим канцлером Литвы. Назвать страхом то, чего творилось в душе Воловича, было бы слишком просто. Горькая обида, безысходная тоска да запоздалое раскаяние терзали его отсчитывающее последние удары сердце. Как мог он, умудренный многолетним опытом борьбы за власть вельможа, так легко поддаться на обман подлеца Казимежа, да еще принести в жертву эту без того несчастную девочку, ставшую ему женою лишь благодаря учиненному над ней гнусному насилию.
Уложив Елену под вязами, Станислав вынул саблю, намереваясь дорого отдать свою жизнь. Последним лучиком вечерней зари в уме у канцлера блеснула надежда, что на шум боя прибегут горланящие где-то совсем невдалеке пьяные шляхтичи.
Время шло, но убийцы не появлялись. Лежавшая без чувств Еленка вдруг жалобно застонала, повернулась на бок, пытаясь встать, но ее тут же стошнило, и она вновь бессильно повалилась на траву. Стыдливо прикрываясь ладошкой в предчувствии нового приступа дурноты, несчастная, взглянув на мужа, довольно внятно вымолвила:
– Отравил меня, похоже, князь Казимир.
Их взоры встретились. Последнее, что увидела Елена, опять впадая в забытье, были неестественно расширившиеся то ли от боли, то ли удивления железно-серые глаза Воловича, да стекающая изо рта его на подбородок тонкая струйка крови.
21
Коварство, скупость, трусость и жестокость для людского племени пороки очень свойственные. Редко сыщешь человека, который не имеет хотя бы одного из них. Но чтоб были сразу все, да еще у воина – такое тоже нечасто встретишь.
Юрко Ангел, чудом избежавший смерти в бою с донскими казаками Ваньки Княжича, был именно столь редким исключением. Первой проявилась скаредность Юрка. Когда Мечислав предложил ему убить Воловича да показал большой, туго набитый золотыми турецкими цехинами кошель, он сразу согласился. Однако, услыхав о том, что помимо убийства канцлера, ему надо похитить его жену, да еще какую-то грамоту, Ангел скорчил обиженную личину и стал нагло торговаться.
– Ну и скуп же твой хозяин, а еще светлейший князь, – укоризненно качая бритой головой, заявил душегуб. – За три дела одним кошельком расплатиться хочет. Нет, любезный пан дворецкий, за бабу и письмо отдельная плата полагается.
– Да ты никак перепил на радостях или от страха, что натерпелся на Дону, совсем ума лишился? За ту цену, которую ты ломишь, половину вашей вшивой Малороссии можно скупить, – попытался вразумить приятеля наперсник Вишневецкого, но казак рассудительно ответил:
– Нет, Мечислав, дешевле нельзя. Ну ты сам-то посуди – грамота никак не меньше Воловича стоит, ведь именно из-за нее вы с князем канцлера задумали порешить, я, чай, не малое дите, что к чему прекрасно понимаю. А про жену его и говорить нечего, знаешь, чья она дочь? – не получив ответа, но увидев на лице дворецкого явное смущение, Ангел язвительно продолжил: – То-то же, с Озорчуком дела иметь очень опасно, ему ни князь твой, ни сам король не указ. Так все может обернуться, что никакие деньги не понадобятся.
После недолгих препирательств Мечислав уступил. Недобро взглянув на казака, пан швырнул ему кошель:
– Уговорил, черт сладкоречивый. Держи задаток – остальное, когда канцлера убьешь, получишь.
Казимежев наперсник готов был согласиться на любую цену. Мертвые не требуют долги – эту истину он хорошо усвоил, а Юрко в его глазах уже был покойником.
Однако вероломством малоросс нисколько не уступал холую Вишневецкого, Ангел уже уразумел, что, став сообщником князя Казимира, долго не задержится на этом свете. С такими тайнами в голове да деньжищами в кармане никто подолгу не живет. От того и торговался столь усердно, потому как знал – после смерти канцлера лишь кинжал с удавкой, в лучшем случае пуля, будут ему наградой. Стало быть, обещанную мзду надо было получить всю сразу. Как ни странно, но при всем при этом убегать с наградой, не исполнив княжескую волю, Юрко тоже не намеревался. Душегубство давно сделалось его истинным призванием, к тому же негодяй учуял слабину в замыслах коварного вельможи и уже нашел выход из своего, казалось бы, безвыходного положения.
Коль убить Воловича доверено ему, значит, Вишневецкий не желает посвящать в сию тайну никого, кроме дворецкого. Оно и правильно. Окажись убийцей кто-то из людей Казимежа, сразу же начнутся пересуды и опасные для него догадки. Другое дело он, Юрко Ангел, никому не ведомый вольный казак, да на такого все смертные грехи можно свесить. Так что кроме как Мечиславу, приглядывать за ним некому и, конечно же, дворецкому поручит князь убрать опасного свидетеля.
Вот Юрко и порешил – Станислава прикончить и тут же потихоньку скрыться. Вряд ли княжий лизоблюд сможет стать ему серьезной преградой. Пусть сам Мечислав, если жив останется, доставляет своему светлейшему дружку жену убитого да грамоту, а он найдет, куда податься. Реча Посполитая большая и на ней свет клином не сошелся, есть еще неметчина с Московией. С полным кошелем червонцев везде легко пристанище найти.
Рассуждения Ангела были верны лишь отчасти. Отправляясь на свидание с душегубом, наперсник Вишневецкого повелел начальнику дворцовой стражи пану Зигмунду Морожеку:
– Собери людей, вооружи как надо и будьте наготове. Вона сколько сброду разного на праздник к нам наехало, жди теперь от них всяких гадостей. Особенно за малороссами следи, эти изверги-схизматы на все способны.
Пытаясь придать своей паскудной харе воинственный вид, он строго, как какой-нибудь хорунжий или даже полковник, вопросил:
– Сколько воинов в твоем распоряжении?
– Не извольте, пан Мечислав, беспокоиться, сотня наберется. Все бойцы бывалые, в сражениях испытанные, хоть кого угомоним, – преданно глядя на него, заверил Зигмунд.
– То-то же, смотрите у меня, не вздумайте напиться, завтра наверстаете свое. Да рыцарям глаза зазря не мозольте. Человек двадцать по замку расставь, а с остальными расположись возле конюшни. Ежли что, я выстрелом дам знать, – откинув полу кунтуша, Мечислав показал Морожеку заткнутый за пояс пистолет.
