Свадебный пир состоялся в доме Дорина – он, как глава рода, собирался показать Дейлоку и всем гостям, что Остены тоже не лыком шиты, так что будущее гуляние грозило растянуться до глубокой ночи… Но Олдер даже представить не мог, насколько утомительным будет это действо – служба в войсках Владыки помогала ему избегать большинства таких вот без сомнения значимых для благородных семейств церемоний…
Хотя молодые и сидели во главе длинного, ломящегося от разнообразных кушаний стола, ни много есть, ни пить, ни даже говорить им не полагалось. Эдакие два истукана, большие игрушки на хитрых нитях, обязанные двигаться лишь в соответствии с многочисленными традициями, которых за прошедшие века в Амэне скопилось больше, чем надо… За безукоризненностью исполнения обрядов и поведением молодых следили гости, которые, как раз, могли не отказывать себе ни в еде, ни в выпивке, ни в здравницах и скабрезных шутках по поводу первой брачной ночи – настолько откровенных, что их бы устыдились даже в казармах «Карающих»…
Начиналось все, правда, чинно и церемонно – пока подавались блюда, пока Дорин и Миртен, как главы родов, произносили длинные и витиеватые речи, гости смотрелись не меньшими статуями, чем жених с невестой. Особенно надменными выглядели Остены: сидящие со стороны жениха родственники, все, как один смуглые, темноволосые, с воинской повадкой в скупых, выверенных движениях – мужчины древнего рода казались коршунами, незнамо как залетевшими на пестреющий красками птичий двор. Устроившиеся между ними жены и дочери – напротив, мнились хрупкими цветами…
Олдер еще раз взглянул на родню и с внезапной ясностью понял, к чему приведет неизменно отдаваемая Остенами кровавая дань Мечнику. Водитель Ратей по-прежнему пополнял свое пламенное воинство душами сгинувших в сечах ратников, и прошлый год унес жизнь троих Остенов. Молодых, еще не успевших обзавестись семьями «Доблестных». Если так пойдет и дальше, то лет через семьдесят от благородного, многочисленного и сильного рода ничего не останется. Даже если жены Остенов начнут рожать мальчиков каждый год, непрекращающиеся войны поглотят их, испепелят, как огонь – сухую траву. То, что возвысило Остенов, их же и уничтожит!..
Это была крамольная, недопустимая мысль, и Олдер, тряхнув головой, немедля отогнал ее от себя. Так же, как и горькое, свойственное скорее Чующему, чем колдуну прозрение… В Аркос его – на самое дно! В конце концов, он не на похоронах, а на собственной свадьбе!.. Разве нет?..
Дорин наконец-то закончил свою речь, и слуги поставили перед молодыми небольшое блюдо с жареным голубем. Символ счастливой супружеской жизни обладал не только золотистой ароматной корочкой, но и вызолоченным клювом, а в глазницы птицы были вставлены крупные жемчужины. Олдер, глядя на такое диво, тихо хмыкнул, а потом взялся за нож. Разделал птицу, и, не колеблясь ни минуты, положил большую долю на тарелку Ири. Голубь был единственным мясом, которое могли вкусить молодые во время пира…
Ириалана взглянула на доставшийся ей кусок и, подняв на мужа свои огромные, подведенные темной краской глаза, прошептала: «Спасибо», но ее нежный голос почти сразу утонул в стуке столовых приборов – после поднесенного молодым угощения гости наконец-то могли приступить к трапезе…
По мере того, как менялись блюда и наполнялись кубки, возрастало и веселье гостей – их смех становился все громче, а крики «горько» все чаще. Олдер, выполняя это, неизменное на всех ирийских свадьбах требование, раз за разом вставал со своего места, и, бережно поддерживая Ири, вновь и вновь приникал к ее губам. Увы, этими, почти что ритуальными поцелуями, и ограничивалось все общение молодых – Дейлок, исходя из каких-то ведомых лишь одному ему соображений, вознамерился перезнакомить Олдера едва ли не со всеми, приглашенными на свадьбу сановниками. Уже после пятого вельможи молодому сотнику стало казаться, что все советники в Амэне на одно лицо, но ему все равно приходилось улыбаться на поздравления, вежливо склонять голову в ответ на какие-то глубокомысленные замечания, в то время как Ириалана оставалась на своем месте. С едва заметной улыбкой она слушала щебет разгоряченных как вином, так и взглядами молодых людей подружек…
С каждой, истраченной на лицемерное расшаркивание, минутой Олдер все больше и больше зверел. Ему отчаянно хотелось сгрести свою молодую жену в охапку и покинуть шумную и душную залу, полную хмельных гостей, но Дорин, уловив настроение брата, лишь отрицательно качал головой – еще не время…
Когда же на небе зажглись звезды, а веселье за длинными свадебными столами стало совсем разнузданным, Остен наконец-то смог покинуть уже люто ненавидимый им пир. Под громкие здравницы и пожелания жаркой и отнюдь не спокойной ночи, он подал руку Ириалане и поспешил увести ее из пропитавшейся ароматами цветов, еды и вина, залы в прохладный полумрак коридоров.
Приготовленная для молодых комната встретила Олдера и Ириалану едва теплящимися свечами и россыпью полевых цветов на кровати. На небольшом столике в изголовье ложа стоял кувшин с легким, молодым вином, кубки и самая разнообразная снедь – все для того, чтобы молодые могли пополнить силы, которые им, несомненно, понадобятся в эту ночь…
Ири, обведя комнату растерянным взглядом, подняла руки к шее, чтобы снять неудобное, тугое ожерелье, да так и застыла, неуклюже возясь с хитрой застежкой – раздеваться самой ей было непривычно и неловко. Олдер, заметив ее затруднения, немедля шагнул к своей нареченной, став подле нее вплотную, и Ири, невольно вздрогнув, вновь что было силы, дернула непослушное ожерелье. Олдер же, сделав вид, что не замечает ее испуга, осторожно коснулся рукою высокой шеи девушки, скользнул пальцами по непослушной застежке:
– Тише, милая… Я помогу…
Уже через мгновение Остен совладал с непослушным крючком, и ожерелье соскользнуло с шеи девушки, а Ири, подняв на Олдера свои огромные глаза, тихо спросила:
– Ты не сердишься?
Недоумевая, Остен дотронулся кончиками пальцев нежной щеки нареченной:
– Почему ты так решила, Ири?
Ответом ему стало неловкое молчание, но потом девушка, опустив глаза, прошептала едва слышно:
– Мой отец говорил, что воины не любят ждать…
Олдер же на это заявление только и смог, что тихо хмыкнуть:
– При всем уважении к твоему отцу, Ири… Он ничего не может знать о моих предпочтениях, так что забудь обо всем, что Дейлок говорил тебе на этот счет.
Ири вновь взглянула на Остена – удивленно, недоверчиво, и Остен, поймав ее взгляд, рассмеялся и, прижав к себе девушку, вновь принялся ее целовать, оглаживая рукою шею и спину Ири. Молодая замерла – точно так же, как во время пира, но из-за вкрадчивых ласк Олдера это оцепенение уже вскоре сошло на нет, и Ири неумело ответила ему на поцелуй…
Эта ночь хоть и оказалась, на взгляд Олдера, слишком уж короткой, все же смогла примирить его еще с двумя днями гуляний. Все было почти так же, как и в первый вечер – чинное сидение за столом, непонятные интриги Дейлока, быстро хмелеющие и, по большому счету, не интересные Олдеру гости, но теперь Остену помогало осознание того, что вечером он вновь останется наедине с молодою женой.
