— Дыши, дыши, — сказала Лина. Широко открыв рот, она глубоко вдохнула теплый воздух. Дун сделал то же самое.
— Сладкий, — сказал он. — И как много запахов!
Серебристые стебли ласково касались их рук, пока они медленно брели по склону. Воздух овевал им лица и ерошил волосы.
— Слышишь? — спросил Дун.
Где–то неподалеку послышался стрекочущий звук. Потом он повторился еще и еще раз, словно чей–то настойчивый вопрос.
— Слышу, — ответила Лина. — А что это может быть?
— Что–то живое, мне кажется. Может быть, какое–то насекомое?
— Насекомое, которое умеет петь? — удивленно спросила Лина. На ее лице лежала серебряная тень. — Здесь так странно, Дун, и все такое огромное. Но я совсем не боюсь.
— Я тоже не боюсь. Здесь чувствуешь себя как во сне.
— Ага, точно. Может быть, поэтому все кажется таким знакомым? Может, мы уже видели все это во сне?
Они не спеша шли вперед, пока не приблизились к темным предметам, которые заметили сверху. Оказалось, что это какие–то растения, только гораздо больше тех, что росли в Эмбере. Их стебли были твердыми, как камень, и толщиной со стену дома, а сверху свисали толстые ветки со множеством крупных листьев. Они сели на склон около этих растений.
— Как ты думаешь, где тут город? — спросила Лина. — И где вообще все люди?
— Я не вижу никаких фонарей, — сказал Дун, вглядываясь в даль.
— Но может быть, с этой серебряной лампой в небе им и не нужны фонари?
Дун с сомнением покачал головой:
— Людям нужно больше света. Разве этого хватит для работы? Для того, чтобы выращивать овощи? Свет очень красивый, но для жизни его явно недостаточно.
— Но что мы будем делать, если тут нет ни города, ни людей?
— Не знаю, — сказал Дун. — Пока не знаю. Ему не хотелось думать об этом сейчас.
Ему надоело ломать голову и без конца разгадывать загадки. Сейчас он хотел просто как следует рассмотреть новый мир, впитать его, прочувствовать его запах. А подумать обо всем можно и потом.
Лина испытывала те же чувства. Она перестала задавать вопросы, посадила Поппи себе на колени и в молчании созерцала мерцающий в серебряном свете пейзаж. Через некоторое время она вдруг заметила, что происходит нечто странное. Она точно помнила, что, когда они сели, серебряный круг находился прямо над одним из высоких растений. Но сейчас черная верхушка растения уже пересекала его. Лина не сводила глаз с круга и вскоре убедилась, что он очень медленно опускается. И вот уже круг почти скрылся за листвой, и только светлый ореол выдавал его присутствие.
— Он движется, — шепнула Лина.
— Да, — шепнул в ответ Дун.
Спустя еще некоторое время ей померещилось, что в небе, особенно с одной стороны, происходит что–то необычное. Потребовалось еще несколько минут, чтобы она смогла понять, что именно.
— Свет, — выговорила она.
— Вижу, — откликнулся Дун. — И он становится ярче.
Край неба стал серым, потом оранжевым, а потом малиновым, словно огненным. Земля под ним превратилась в черную волнистую линию. Потом небо у самого горизонта стало таким ярким, что на него едва можно было смотреть. Ослепительное пятно поднималось все выше и выше, пока не превратилось в сияющий диск, который сначала был оранжевым, потом желтым, а потом запылал таким нестерпимым светом, что им пришлось отвести глаза. Свет раскрасил все вокруг — густые стебли на склонах холма и кружевные листья, словно все оттенки зеленого цвета внезапно пролились с небес.
Они подставили лица навстречу изумительному теплу. Небо раскинулось над ними такое высокое, нежное, ярко–голубое. Лина чувствовала себя так, словно с нее сняли крышку, которой она была накрыта всю жизнь. Свет и воздух нахлынули на нее, словно одна из песен Эмбера, но только это была очень радостная песня. Она посмотрела на Дуна и увидела, что он одновременно и смеется и плачет, и вдруг почувствовала слезы на своем лице.
Вокруг них все пробуждалось к жизни. Ликующие звуки раздались откуда–то из листвы: пение, писк, щебет, высокие пронзительные трели. «Насекомые?» — недоумевал Дун. Он с благоговейным вниманием вслушивался, пытаясь представить себе, как может выглядеть насекомое, способное издавать такие звуки? И вдруг увидел, как из купы листьев взлетело какое–то крылатое существо, издававшее в полете чистые, нежные звуки.
— Ты это видела? — Дун схватил Лину за руку. — А вон еще одно! И вон там!
— Там! Там! Там! Там! — защебетала Поппи, вырвалась из рук Лины и закружилась по склону, радостно тыча пальчиком во все стороны.
Воздух был полон этих летающих существ. Для насекомых они были, пожалуй, крупноваты. Одно из них уселось на стебель рядом с Линой и Дуном, внимательно рассмотрело их своими сияющими черными глазами, а потом открыло рот, изогнутый и заостренный как шип, и издало мелодичную трель.
— Оно разговаривает с нами, — прошептал Дун. — Кто это может быть?
Лина только головой помотала. Существо переступило по стеблю своими лапками с маленькими коготками, взмахнуло крыльями и еще раз издало трель, а потом сорвалось в воздух и исчезло.
Они тоже вскочили и принялись исследовать окрестности. На земле было множество разных насекомых — так много, что Дун только улыбнулся в беспомощном изумлении. Цветы качали своими головками на зеленых стеблях, а у подножия холма протекал ручей. Они разошлись в разные стороны по зеленым склонам, бегали, валялись, окликая друг друга и спеша рассказать о каждом новом своем открытии, пока, совершенно обессиленные, не упали на землю около выхода из туннеля. Решив перекусить, они развязали узел, и Лина воскликнула:
— Книга! Мы же забыли про книгу!
— Давай почитаем ее вслух, пока едим, — предложил Дун.
Лина осторожно раскрыла хрупкую книжку и положила ее перед собой на землю. Одной рукой она взяла морковку, а другой вела по небрежно написанным строчкам. Вот что она прочитала.
ГЛАВА 20Последнее письмо
Пятница
Они сказали, что мы уходим сегодня вечером. Я знала, что это случится очень скоро — наши тренировки закончились почти месяц назад, — но это все равно оказалось неожиданностью, стало настоящим шоком. Зачем я только на это согласилась? Я старуха, я слишком устала, чтобы начать жизнь сначала. Лучше бы я сказала «нет», когда они предложили мне это.
Я запихала в чемодан все, что смогла: одежду, обувь, хорошие часы с заводом, немного мыла, запасные очки. Никаких книг, сказали они, и никаких фотографий. И мы не должны никогда ни с кем говорить о мире, из которого пришли. Но этот дневник я все равно возьму с собой. Я обязана записать все, что будет происходить. Когда–нибудь кому–нибудь понадобится все это узнать.
Суббота
Я пришла на вокзал вчера вечером, как они велели, и села в поезд, на котором мне приказали ехать. Поезд шел через Спринг–вэлли, и я смотрела в окно на поля и домики и говорила «прощай» милому краю, где стоял и мой дом, дом, в котором наша семья жила из поколения в поколение. Мы ехали два часа, и наконец поезд остановился на маленькой станции среди холмов. На перроне меня встретили трое мужчин в пиджаках, которые отвели меня к большому зданию и проводили вниз в просторную комнату, полную людей — все с чемоданами, почти все с сединой или совсем седые. Здесь мы ждали чего–то больше часа.
