― Почему ваша жена ее уволила?
― За некомпетентность. Бесчестность и некомпетентность. Эта Гутьеррес грозила с нами поквитаться, так прямо и сказала: «поквитаюсь». Я понимал, что она пойдет на все, лишь бы нам навредить. Но то, что она выкинула, просто в голове не укладывается. Похоже, человеческой подлости нет предела.
― Ваша жена была вчера дома между пятью и шестью вечера?
― Была.
― Откуда вы знаете? Вы же пошли вздремнуть.
Он с полминуты молчал. Брейк наблюдал за нами с порога с видом равнодушного зрителя.
― Я не спал, ― выпалил Беннинг. ― Я ощущал ее присутствие в доме.
― Но вы ее не видели? Может, это была Флори? Вы не можете показать под присягой, что это была ваша жена?
Беннинг снял шляпу и стал изучать ее внутренность, словно ища там ускользнувшую мысль. Он произнес медленно и с трудом:
― Я не обязан отвечать на этот вопрос и на все прочие ваши вопросы. Даже перед судом. Вы не можете заставить мужа свидетельствовать против собственной жены.
― Вы сами предложили обеспечить ей алиби. Кстати, вы еще не доказали, что она ваша жена.
― Ничего нет проще. ― Он нырнул в свой кабинет и вернулся со сложенным документом, который протянул Брейку.
Брейк взглянул на него и протянул мне. Это было свидетельство о браке, зарегистрированном в штате Индиана 14 мая 1943 года. Оно удостоверяло, что Сэмюель Беннинг, тридцати восьми лет, женился в этот день на Элизабет Вьоновски, восемнадцати лет.
Беннинг выхватил его у меня из рук.
― А теперь, джентльмены, я считаю возможным потребовать, чтобы вы перестали копаться в моей личной жизни и личной жизни моей жены. Поскольку она в отсутствии и не в состоянии сама себя защитить, напомню, что существуют законы против клеветы, и арест по ложному обвинению дает основание для судебного преследования.
― Нет необходимости напоминать об этом мне. ― Брейк сделал ударение на личном местоимении. ― Речь не идет ни об аресте, ни об обвинении. Спасибо за содействие, доктор.
Брейк подцепил меня взглядом, подобным аркану. Мы оставили Беннинга в коридоре. Он стоял хлипкой подпоркой у разрушающейся стены, прижимая к тощей груди свидетельство о браке, словно дар любви, или горчишник, или ценный банкнот, или все вместе взятое.
В моей машине было жарко, как в печке. Брейк стянул пиджак и свернул его на коленях. Его рубашка промокла от пота.
― Вы зашли слишком далеко, Арчер.
― Я считаю, что недостаточно далеко.
― Это потому, что на вас нет моей ответственности.
Я с ним согласился.
― Я не могу рисковать, ― продолжал он. ― Я не могу действовать, не имея улик. У меня нет ничего, что оправдывало бы арест миссис Беннинг.
― У вас против нее не меньше улик, чем против Алекса Норриса. А он до сих пор в тюрьме.
Брейк уперся:
― Он задержан без предъявления обвинения на двадцать четыре часа. Это законно. Но мы не можем подобным образом поступить с миссис Беннинг. Помните, она докторская жена. Я и так вывернулся наизнанку, пойдя к доктору. Он всю свою жизнь прожил в этом городе. Его отец двадцать лет был тут директором школы. ― Он добавил, защищаясь: ― Да и что мы против нее имеем?
― Вы обратили внимание на ее девичье имя в свидетельстве о браке? Элизабет Вьоновски. Оно упоминается в телеграмме. Она была любовницей Дюрано.
― В любом случае это не доказывает ничего в отношении Синглтона. Что мне кажется неправдоподобным в вашей истории, так это женщина, меняющая партнеров, как в чертовой кадрили. Так не бывает.
― Все зависит от женщины. Я знавал таких, которые держали на привязи сразу шестерых мужчин. Миссис Беннинг жила то с одним, то с другим. У меня есть свидетель, который заявляет, что она была любовницей Синглтона целых семь лет, с перерывами. Она вернулась к Беннингу, потому что нуждалась в помощи...
Брейк отмахнулся от моих слов, как от назойливых москитов.
― Ничего мне сейчас больше не говорите. У меня и так голова пухнет.
― У вас и у Алекса Норриса.
― Не давите на меня. Я веду дело так, как должен его вести. Если вы притащите ко мне миссис Беннинг, чтобы она сделала заявление, отлично, я ее выслушаю. Но я не могу гнаться за ней и сам тащить ее сюда. И доктора я не могу привлечь только на том основании, что его жена отправилась путешествовать. Ей никто этого не запрещал.
По его низкому покатому лбу бежал пот, оседая в бровях, как роса в густой траве. Глаза смотрели сумрачно.
― Это ваш город, лейтенант.
Я высадил его за зданием муниципалитета. Он не поинтересовался, что я собираюсь делать.
Глава 27
День клонился к вечеру, когда я выехал на океанский бульвар Арройо-Бич. Песок за шеренгой пальм был усеян телами, как поле битвы в пустыне. Море и небо сходились в голубой дымке, из которой выступала гряда индиговых островов. Над ними пылало солнце, изливая свою ярость на небесные склоны.
Я свернул на юг, втиснувшись в строй машин, двигавшихся бампер к бамперу, крыло к крылу, как отступающая армия. Ревматические деревья отбрасывали длинные барочные тени на кладбищенский холм. Тень от дома Дюрано тянулась к железной ограде, накрывая собой полпустыря. Я вырулил на обочину и остановился перед воротами.
На них по-прежнему висела цепь с замком. На столбе, под маленькой табличкой со стертой надписью: «Звоните, пожалуйста, садовнику», была кнопка.
Я три раза нажал на нее, не слыша звонка, и вернулся к машине. Через некоторое время на подъездной аллее, между стройными кокосовыми пальмами появилась кочерыжкообразная фигурка. Это была Уна. В ее походке чувствовалось раздражение.
Золотистая парчовая накидка блестела за узором ворот, как кольчуга.
― Эй вы, что вам нужно?
Я вылез из машины и приблизился к ней. Уна посмотрела на меня, потом на дом, потом опять на меня и опять на дом, как будто невидимые ниточки дергали ее в разные стороны. Вдруг она развернулась на сто восемьдесят градусов и бросилась прочь.
― Я хочу поговорить о Лео! ― крикнул я, перекрывая шум транспорта.
Имя брата вновь притянуло ее к воротам.
― Я вас не понимаю.
― Лео Дюрано ваш брат?
― Ну и что из этого? Мне кажется, я вчера отказалась от ваших услуг. Сколько раз я должна это повторить, чтобы вы перестали мне их навязывать?
― И Макс Хейс погорел на том, что продолжал их вам навязывать?
